Аргус растянулся на нагретых досках.
А Ольга исчезла на кухне, впрочем, голос ее доносился и оттуда. Странно, что подобное самоуправство, ни в какие рамки не лезущее, совершенно не раздражало Анну.
– Так и ему отказали, и мама сама решила, а я с ней. Она сама ведь сказала держаться рядом. Я и держалась. И ее за ворота не пустили. Так и разговаривал через ворота. Забавный такой. Лохматенький. И злющий, только все равно забавный… Вам чаю сделать?
– Сделайте.
– Это смешно так, когда маменька начинает с нормальными людьми общаться. Дед говорил, что избаловал ее. И папочка тоже баловал, пока жив был, – Ольга появилась на пороге с подносом. – Я воду сама нагрела, надеюсь, вы не против? А то мама такого очень не любит. Тоже странная, если у меня сила есть, то почему не пользоваться? Хотя бы чай сделать.
В этом имелся свой резон.
– Так вот, матушка со всеми так разговаривает… Наша прислуга ее до дрожи боится, хотя она в жизни никого пальцем не тронула. Но как глянет, у моей Инны просто дар речи пропадает. Я ей уже объяснила, что просто у матушки манера такая, а на самом деле она ничуть не злая.
Ольга подала чашку с чаем и сама устроилась в кресле.
– Хорошо… Мама сказала, что они здесь ненадолго. И она из принципа дом выкупит.
– Зачем?
– А вам уже предложили продать? Если предложили, не соглашайтесь. Скоро здесь недвижимость в цене крепко прыгнет. – Она закинула ногу за ногу. – Только не говорите, что приличные молодые леди не должны вести себя подобным образом!
– Не буду, – Анна улыбнулась.
– Вот и отлично, а то я безумно от этого устаю.
– Мне предложили продать дом, – зачем-то призналась Анна. – Недавно. Но я отказалась.
– И правильно сделали. Многие, я знаю, согласились. Зря. Здесь через пару лет будет отличный курорт. К маме обращались, скажем так, за содействием, и не только финансовым. Мама, конечно, давно уже оставила двор, еще до моего рождения, но знакомых у нее огромное количество…
Бабочки порхали. Кружились. Некоторые почти опускались к светлым Ольгиным волосам, одна и вовсе присела, замерла удивительным украшением.
– Мне не хотели ничего рассказывать. Как же, я ведь маленькая, глупенькая, зато с деньгами. И без моего согласия попечители не имеют права тратить суммы свыше десяти тысяч рублей. А десять тысяч, согласитесь, это ерунда… Им двести требовалось. Пришлось показывать. Маменька опять злилась, а Олег сказал, что я все равно ничего не пойму. Он иногда бывает просто отвратителен, хотя сам ничего не понимает. В музыке вот понимает, а играет вообще так, что просто слов нет. Ему бы выступать, но разве матушка позволит? Где это видано, чтобы князь… ему ведь дедушкин титул достанется. Я говорила, нет? Так вот, где это видано, чтобы князь людей развлекал, будто скоморох. А он не скоморох вовсе. И я не дура, верите?
– Верю.
– И вот по плану побережье планируют отреставрировать. Будет несколько общественных пляжей и закрытый клуб. Центр города слегка расширят, окраины вовсе снесут. Собираются построить такие маленькие домики, чтобы приезжим сдавать, вроде как на аглицкий манер. А вот здесь участки приличные. Дома, конечно, часто старые, но ведь всегда перестроить можно, верно? Ваш градоправитель хочет сделать из этой улицы белую… знаете, как в старину? Чтобы только приличная публика и все такое. Он выкупил две трети участков. Странно, что ваш только сейчас прибрать решил.
– Кажется, приходили какие-то письма…
– И что вы с ними делали?
– Выбрасывала.
– Правильно делали… – Ольга покачала ногой.
Туфли на ней были удивительные, с квадратными, будто обрубленными носами. Невысокий каблук. Широкие пряжки-банты, украшенные крупными золотыми бусинами.
– Что? А… это мода последняя. В кои-то веки что-то интересное. Маменьке, к слову, не пришлись. Сказала, что отвратительно грубы. А вам как?
– Любопытно.
– А главное, удобные… Так вот, дом не продавайте. Во всяком случае, в ближайший год. Потом земля крепко поднимется в цене и сами думайте, что с ней делать.
– Спасибо, – Анна чуть склонила голову, выражая благодарность.
А Ольга, поерзав, тихо спросила:
– А вы мне не покажете?
– Что?
– Оранжерею. Ходят слухи, вы не подумайте, что я их собираю, просто у вас там растут какие-то редкости и даже молодильное дерево.
– Какое дерево? – вот теперь Анна удивилась.
– Молодильное. Я понимаю, что, конечно, глупость, но кухарка наша рассказывала маменькиной компаньонке, на редкость занудное создание, но с маменькой другая не выжила бы, – так вот, что у вас есть это самое молодильное дерево. И если взять лист и обтереться, то морщины исчезнут. А если настойку сделать, но только на ключевой воде и брать ее надо, кажется, в полночь. Или на рассвете? Не помню уже, главное, что в жизни не состаришься…
– Молодильных деревьев у меня нет. – Анна поднялась, дивясь, до чего удивительна и многообразна человеческая фантазия. – Но если вам любопытно…
Ей было любопытно.
И она, солнечное живое дитя, не считала нужным скрывать это любопытство, как и восторг. Ольга кружилась, прикасалась к широким листьям аллоказии, которая отзывалась на это прикосновение. Осторожно склонялась над аморфофиллюсом, слегка краснея, удивляясь форме его. Долго пыталась пересчитать черные бархатистые цветы карралумы. Ее не оставили равнодушной ни желтые крупные цветы ванили, ни совершенно крохотные метелочки соннотравника…
– Знаете, – Ольга уселась на горячий камень, у которого проклюнулось молодое поколение литопсов, – я такого нигде не видела, и уничтожать это – варварство.
– Зачем это уничтожать?
Ольга наклонилась и потрогала упругое копытце живого камня.
– Просто… оранжерея… вы не подумайте, но в квартале будут приняты определенные правила благоустройства. И ваша оранжерея в них не вписывается. Поэтому ее собираются снести.
– Кто? – новость изрядно удивила. И удивление было неприятным.
– Градоправитель. Поймите, я не знаю подробностей. Когда нас приглашали, все выглядело вполне мило, логично, то есть участки и дома индивидуальны, но должны быть общие правила, чтобы сохранить гармонию.
В которую Анна со своим хозяйством никак не вписывалась.
– Правда, – Ольга тряхнула головой, – это убийство может крепко подпортить планы, но, с другой стороны, скоро найдут виновного, и тогда…
Анне вновь предложат продать дом. А она откажется.
Будут ли угрожать? Требовать? Или просто подождут, когда она, Анна, уйдет из жизни? Пара лет, ей оставшихся, это ведь, если подумать, недолго. А там с Императорским обществом и сторговаться можно. Несмотря на поддержку короны, оно все одно нуждается в деньгах.
