Сожалею об испорченном вечере и надеюсь, что вы меня извините, раз уж простили мою сестру.
– Интересно, – сказала Анна. – Очень даже интересно.
Цветы она отнесла на кухню, где букет пусть и смотрелся не слишком хорошо, но все же видом своим не раздражал.
– Становлюсь нетерпимой.
Аргус широко зевнул и потерся головой о ее ногу.
– А вообще у нас здесь работы, чтоб ты знал… – она вздохнула и сама себе призналась: – Придется искать помощницу… Ольга, конечно, хорошо, но не рассчитывать же, что она проведет грамотную обрезку? А еще пересадка. И лилии подкормить надо, те, которые другие. Ты видел?
Она прошлась по саду, убеждаясь, что за сутки ее отсутствия не случилось ровным счетом ничего. Разве что на дальнем кусте розы появился характерный налет.
Мучнистая роса.
И стоит поискать щитовку или трипса, который ее принес. А значит, лилиям придется погодить, потому как не хватало эту гадость в теплицу занести. И запас бордоской жидкости закончился, серу же Анна недолюбливала за стойкий запах. Да и розы обработку переносили куда как хуже.
Придется заваривать пиретрум. Нужную силу настой наберет дня через два. Вроде и недолго, но если трипс, то этих двух дней хватит, чтобы ему расползтись по всему саду. Стало быть, придется ехать в лавку, а заодно, раз уж все одно к другому складывается, Анна на почту заглянет, оставит объявление, если, конечно, почта не закрылась.
– Простите… – тихий голос вывел из задумчивости. – Анна, вы здесь живете?
При дневном свете сестра Глеба выглядела удручающе молодо.
А еще она была красива той тонкой, хрупкой красотой, испортить которую не способно и уродливое платье.
– Да, – Анна улыбнулась.
И женщина вздрогнула. Прижала пальчики к губам и тихо-тихо спросила:
– Одна?
– С ним, – Анна потрепала зверя, к которому, признаться, привыкла, по холке. – А что?
– Одна я… просто… мне бы… можно поговорить? – каждое слово произносилось тише предыдущего, и Елена краснела, бледнела, а после вовсе замерла, прикрыв ладошкой рот. – И-извините.
– Не хотите ли прокатиться в город?
Ехать определенно надо. Анна и так проявила отвратительную беспечность, пропустив ежевесеннюю обработку. Плохо ей было, но это же не оправдание! Сейчас Анне лучше, а розы вид потеряют.
– В город? – в светлых, как у Глеба, глазах появился настоящий ужас. – Мне?
– Вам.
– Глеб… он просил не выходить. И вам тоже, наверное, не стоит.
– Как хотите, – уговаривать Анна не умела, да и не собиралась.
– Нет… мне очень, очень нужно поговорить с вами. Это касается Глеба, и… и вы, наверное, не знаете… – Елена отступила от ограды.
– Я встречу вас у ворот. В городе поговорим.
Говоря по правде, Анна надеялась, что ей ответят отказом, но не прошло и получаса, как Елена осторожно, бочком, втиснулась на переднее сиденье мотора.
– Это ваш? – спросила она одновременно с восторгом и неодобрением.
– Мой.
– А разве женщинам можно?
– Что именно?
– Водить мотор… вы не подумайте, у мужа тоже был, правда, не такой роскошный. Я хотела, чтобы он… чтобы научил, а он сказал, что слишком сложно для женщины и опасно.
На Елене было серое платье того оттенка, который казался грязным. И аккуратный белый воротничок, заколотый брошью-камеей, нисколько не умалял уродства этого наряда. Черные перчатки. Маленькая шляпка на волосах.
– А вы такая умная… – она вновь вздохнула и покосилась назад. – А оно тоже поедет?
– Поедет.
Аргус поднял голову, но, верно, не счел гостью опасной.
– Гость, – сказала Анна.
И зверь лениво потянулся.
– И все же… – на щеках Елены вспыхнул румянец, и она вцепилась в тряпичную сумочку, щедро расшитую черным бисером. – Вы бы не могли оставить его…
– Меня пытались убить. – Анна мягко тронулась с места. – Поэтому нет, я не могу оставить своего охранника.
Короткий вздох был ответом.
Елена сидела смирно, глядя исключительно перед собой. Кажется, она и дышать старалась через раз, и почему-то это стремление стать незаметной несказанно раздражало. Как будто бы Анна сама не была такой, как будто не ощущала раньше неловкости и даже страха в присутствии человека, который казался ей слишком уж иным, отличным от нее самой.
– Мне нужно заехать в одно место. Сделать заказ…
Который можно было бы сделать по телефону, как Анна и поступала до этого дня. Но, верно, слишком многое переменилось в ее жизни, иначе откуда вдруг эта тяга к путешествиям?
– А затем мы с вами посидим. Вы любите пирожные?
– Люблю.
– Здесь в целом тихий город…
Был, до второго убийства, которое всколыхнуло омут. И Ольга мало что знала, но и рассказанного ею хватило, чтобы понять: Глебу придется постараться, доказывая свою невиновность.
– Довольно приятный, особенно летом. В прошлом году здесь обустроили общественные пляжи. Любите купаться?
– На пляже?!
– Да.
– А это прилично?
– Понятия не имею. Но если купаются, стало быть, прилично. Там есть кабинки для переодевания. И зонтики. Но зонтики рано занимают, поэтому лучше приходить со своим. Честно говоря, я как-то вот и не приобрела, хотя стоит выписать. Грех жить возле моря и не пользоваться этим.
– Грех, – эхом отозвалась Елена.
Было странно говорить с нею. Анна рассказывала о городе, который проплывал за окном мотора. Серый камень, на который плеснули акварели. И она задержалась в корзинах с петуниями. На клумбах и женских нарядах. Разлилась по камням мостовой. Ее даже хватило на витрины.
В крохотном магазинчике, облюбованном Анной еще в первый год ее здесь жизни, все было по-прежнему. Пахло удобрениями и серой, которую держали в плотно закрытых склянках, но запах все равно выбирался, расползался по полу. Он цеплялся за керамические горшки, выставленные на полках, пытался привязаться к инструменту, занявшему дальнюю стену, и обживал плетеные корзины, куда было навалено все, что на полки и стену не влезло. Хозяйка магазинчика, женщина немногословная, но в целом симпатичная, Анне обрадовалась.
– Знаете, нам недавно доставили совершенно новое средство… – на полке появилась высокая банка. – Разводите с водой и опрыскиваете. Отлично действует и на трипса, и на щитовку, и даже клеща берет. Красного точно берет, сама пробовала. Только… – Она вдруг смутилась. – Оно с темной силой.
Поэтому, верно, и действует, что просто-таки замечательно, потому как табачный настой от клеща помогал весьма слабо.
