– Дурак.
– Сам дурак. О деле думай. Смотри, в таких городках балы – лучший способ пересчитать поголовье более-менее серьезных людей в городе.
Кабинет был мал. Тесен. И загроможден мебелью, которую предстоит вынести.
И, остановившись перед массивным шкапом со стеклянными дверцами, Глеб постучал ногтем по пыльному стеклу:
– И не только пересчитать… список гостей я достану.
– Попросишь Анну? – не удержался Земляной.
– Павла. Не думаю, что будет сложно. Передашь Мирославу. Вычеркнем тех, кто живет в городе давно и редко его покидает, слишком старых…
– Слишком старых не будет, – Земляной обдумывал идею. – Он зачищает место. Открепляет душу. Он, если подумать, весьма неплохо понимает, как обращаться с силой. Стало быть, и оглушить жертву для него несложно. Сила не нужна.
– Нужна, – возразил Глеб. – Хотя бы затем, чтобы перенести тело. Впрочем, информацию о големах тоже запроси. Живой помощник… сомневаюсь. Весьма сомневаюсь.
Земляной, обдумав услышанное, кивнул.
Согласен, стало быть. Ему тоже известно, что мертвое тело – не самый удобный груз, и дело даже не столько в тяжести, сколько в размерах. Впрочем, и весили покойницы изрядно. Старик не поднимет.
Женщина? Тоже весьма и весьма сомнительно, особенно с учетом игры в тайного поклонника. Мещанки далеки от подобных забав, и сама мысль о том, чтобы связать свою судьбу с женщиной, большинству показалась бы отвратительной.
– Останется дай бог десяток или два, с кем стоит пообщаться.
– И руку пожать. Хорошо бы без перчаток, а лучше кровь пустить бы, – Земляной мечтательно прикрыл глаза.
– Если будешь носы ломать, нас выгонят. Даже с приглашением…
Но кажется, Глеба не услышали.
В кондитерской было все так же людно, правда, на сей раз Анну встретили молчанием. Протяжным таким молчанием, за которым ей чуялось нечто недоброе.
Аргус оскалился и заворчал.
– Может быть… – Елена замерла, испуганно озираясь. И она ощутила эту неприязнь. Ощутила остро, всей кожей. – Нам стоит…
– Нет.
С Анной порой случалось такое. Приступы странного упрямства, когда она поступала наперекор разуму.
– В конце концов, мы с вами не сделали ничего дурного. – Она вошла в полутемное помещение, где пахло по-прежнему сладко. Сейчас к ароматам ванили и кофе добавились тонкие горьковатые ноты чего-то незнакомого. – Нам бы столик. Чтобы потише… И что предложите?
Черемуховый пирог со свежей малиной. Свежайшие булочки. Смородиновый тарт и «Эстерхази», который здесь подавали на огромных тарелках, украсив алыми ягодами клюквы. Для клюквы было рановато, но выглядело все преотменно.
Девушка-подавальщица исчезла. И тишина стала тяготить.
– Так о чем вы бы хотели побеседовать? – собственный голос напугал Анну, до того хрипло и неестественно он звучал. – Если все еще хотите.
Чай. И высокий заварочный чайник. Второй, с горячей водой, прикрыт чехлом. Чашки. Салфетки. Жирные сливки. Колотый сахар горкой. И женщина, которая, казалось, растерялась, не зная, сколько же кусков ей взять. Она замерла со щипцами в руке, глядя исключительно на них.
– Да… простите… я… я не знаю, с чего начать… я должна… я обязана вас предупредить. Я вижу, что мой брат к вам неравнодушен, хотя он давал зарок, что никогда не женится.
Кажется, Анна смутилась.
У нее не было причин для смущения. Совершенно определенно, не было и быть не могло, потому что… Господи, куда ей замуж? Или даже в роман? Какой, помилуйте, может быть роман с женщиной, которая и ходит-то с трудом?
И она немолода. Не сказать, что красива. Состоятельна, что верно, однако это состояние до сих пор не воспринималось Анной своим. И деньги в романах скорее помеха.
– Вижу, вы тоже заметили, – тихо произнесла Елена и щипцы все же отложила. Она сцепила руки, переплела пальцы, такие тонкие и хрупкие, что это смотрелось почти уродливо. Как и серая полоска вдовьего кольца. – Глеб… он, безусловно, хороший человек. Но он, как и отец, слишком близко стоит ко тьме, чтобы это прошло бесследно. Понимаете…
Анна не понимала.
А женщина, сидящая напротив, кусала губы, отчаянно пытаясь подобрать слова:
– Наш отец был… нехорошим человеком. То есть не совсем верно… когда-то, безусловно, он был очень и очень хорошим. Я говорила с теми людьми, кто помнил его, прежним помнил. Я была довольно молода. Я самая младшая в семье, поэтому… все сложно.
Просто никогда не бывает, это Анна уже усвоила.
– Наталья много рассказывала мне о нем – о добром, понимающем человеке, который готов был помогать всем. Думаю, она несколько преувеличивала, ибо получается, что он был почти святым. Или не почти? Наталья у нас… она очень… с ней порой сложно. Со всеми нами сложно. А с Глебом особенно… ему достался проклятый дар. Сама я… сама напрочь лишена, да. И это хорошо. Мне было бы страшно, если бы… вам не страшно рядом с ним?
– Нет.
– И маме не было. Она… я видела свадебный их снимок. Такой, знаете, где вдвоем…
И невеста не кажется счастливой, ибо знает об обмане, а может, предчувствует, что толку от этой свадьбы не будет.
– И там она улыбалась. Она выглядела такой… такой хорошенькой… – Елена прижала ладони к щекам. – И жили они счастливо. Я уверена. А потом… потом он начал сходить с ума. После войны уже. И Глеб, и остальные были достаточно взрослыми… Мне повезло. Я помню лишь, как мама плакала. Почти все время плакала, а еще уговаривала меня не перечить отцу. Но он никогда меня не трогал. Не обижал. На руки брал. Катал на плечах. Дарил кукол, у меня была целая комната кукол. И не только у меня – он и остальных не обижал. Я не помню, чтобы он поднял руку на кого-то из нас. Напротив, он всегда готов был выслушать, утешить… Я была его принцессой. Мы все… а Глеб вечно злился. Я его боялась, да… теперь я понимаю, вижу все немного иначе. Мне повезло в тот день – я убежала. Я иногда убегала из дому, придумывала себе сказку про дальние земли и все остальное. Я спряталась в саду. Было у меня особое место… я играла там до вечера, счастливая, что никто меня не ищет, и потом тоже сидела, боялась, что накажут. До самой темноты. Потом уже боялась самой темноты. И знаете, я очень четко помню этот свой страх. И голод. И холод. Меня нашли. Не нянечка, кухарка… она все причитала, называла меня бедненькой девочкой. Накормила. Она налила полный стакан молока и пирог дала, а потом еще сыр и что-то кроме… Я сидела на кухне, закутавшись в тулуп, и пила это молоко. И не было никого счастливей меня, да…
Пирог с малиной оказался выше всяких похвал.
– Потом приехала Наталья и забрала меня. Мы жили в гостинице. Она наняла няньку, сама все время плакала. А нянька вздыхала и опять же называла меня бедненькой девочкой, хотя я сама себя бедной не считала. Напротив, все было чудесно, я ведь никогда не уезжала из дому, а тут приключение. Вы меня осуждаете?
