* * *
На носу «Рюрика» под руководством мичмана Платова, после десяти минут махания кувалдой под стальным осколочным дождиком, уже стоившего жизни одному из матросов расчета, удалось-таки ввести в строй восьмидюймовое орудие, выбив заклинивший накатник злополучный осколок. Не получая из рубки никаких данных о дистанции до противника (там были заняты подбором оборота машин, обеспечивавшим крейсеру максимальную скорость на прямой), молодой офицер вспомнил известное изречение Нельсона: «Стреляйте, стреляйте до последнего ядра, и, может быть, именно оно принесет вам победу».
Пользуясь тем, что «Рюрик» отстал от японской линии и корабли противника почти створились, Платов повел огонь, целясь по носовой оконечности «Якумо» на максимальном угле возвышения орудия. Не имея возможности определить дистанцию до цели, он надеялся, что в случае перелета у снаряда будет шанс попасть по какому-либо из следующих перед «Якумо» крейсеров. До начала стрельбы по приближающимся бронепалубным крейсерам противника носовое орудие успело выпустить двенадцать снарядов. По уходящим японским броненосным крейсерам били и из пушки, стоящей на спонсоне левого борта, открывшей огонь впервые с начала сражения.
И невероятно, но факт: именно в эти минуты «Токива» получил в крышу кормового каземата левого борта попадание восьмидюймовым снарядом. С какого именно из русских крейсеров тот прилетел, точно сказать невозможно, ибо «официально» по «Токиве» в этот момент вообще никто не стрелял. Поэтому «Рюрик» – первый кандидат на авторство удачного снаряда. Однако случайность попадания не сделала его последствия менее тяжелыми.
В начале боя японцы выложили в казематы к каждой шестидюймовке по пятьдесят снарядов. На вопрос оторопевшего британского наблюдателя Пекинхема, находившегося на борту «Идзумо»: «А зачем это делается?» – последовали пространные рассуждения о том, что «уменьшение количества снарядов в погребах уменьшает вероятность подрыва крейсера в случае попадания торпеды или подрыва на мине». На самом же деле физическое состояние японских подносчиков и неудачная конструкция снарядных элеваторов не оставляли шансов на поддержание нормальной скорострельности без этой вынужденной меры. Но объяснять это занудному англичанину…
К моменту, когда русский снаряд взорвался, прошив словно картон 25-миллиметровую крышу каземата, у верхнего кормового орудия оставалось восемь не расстрелянных с начала боя снарядов. Их детонацией разрушило крышу нижнего каземата, комендоры которого тоже не успели выпустить одиннадцать из заранее припасенных выстрелов…
Вылетевшей от взрыва бронированной стенкой снесло стоящее на верхней палубе третье шестидюймовое орудие. Наружная шестидюймовая броневая плита каземата просто выпала в море, обнажив внутренности крейсера. Так «Токива» одним махом лишился почти половины артиллерии среднего калибра левого борта. На совершенно не поврежденном минуту назад корабле разгорался внушительный пожар…
* * *
А на «Рюрике» пора было думать, как бороться с новой напастью – со стороны правого, изувеченного борта приближались «собачки». Первым по нему открыл огонь «Такасаго», единственный японский бронепалубник, имевший на борту пару восьмидюймовых орудий.
Впрочем, «иметь на борту» и «попадать при стрельбе» – две совершенно разные вещи…
Для броненосных крейсеров водоизмещением порядка десяти-двенадцати тысяч тонн и русских шеститысячников легкое волнение моря – к вечеру посвежело, и волны разгулялись до двух баллов – не представляло проблем. Но для более мелких японских крейсеров даже такая волна мешала вести точный огонь с большой дистанции. Впрочем, осознав, что им отвечают с «Рюрика» всего-то одно восьмидюймовое и три шестидюймовых орудия, капитан первого ранга Исибаси решительно пошел на сближение.
Приблизившись на две с половиной мили, он повернул к противнику бортом, чтобы ввести в дело пятерку своих бортовых 120-миллиметровок, а также шестидюймовки и 120-миллиметровые орудия следующего в кильватере «Иосино». Четверка более медленных японских крейсеров во главе с «Нанивой» отстала мили на три. Тем временем «Варяг» и «Богатырь», спешащие на помощь раненому товарищу, должны были сделать крюк, чтобы обойти свою и чужую боевые линии, соваться между которыми было равносильно самоубийству.
В рубке «Рюрика» Трусов лихорадочно пытался что-то объяснить стоявшему у рукояток машинного телеграфа старшему офицеру Хлодовскому. Наконец, отчаявшись быть понятым, командир просто отодвинул подчиненного от единственного оставшегося средства управления крейсером и дал левой машине крейсера полный ход, уменьшив до малого обороты правой. При заклиненном в положении «право на борт» руле это позволило ему довольно быстро, на пяточке развернуть крейсер вправо.
Подобно хромому атакующему носорогу, «Рюрик» развернулся к подходящей кусачей японской мелочевке левым, еще не стрелявшим, почти не поврежденным бортом. Закончив поворот, Трусов перевел рукоятки машинного телеграфа на «малый» и «средний» вперед, для левой и правой машин соответственно, обеспечив более или менее прямолинейное движение крейсера. После этого он, оскалившись, отчего снова открылась рана на щеке, махнул рукой старарту корабля. То, что на этот раз командир вместе с выразительным жестом в сторону противника промычал «работайте головного», разобрали все…
На беду для японцев, Исибаси, командир «Якумо», еще не имел возможности оповестить другие корабли о резко возросшей огневой мощи старого русского крейсера…
Первые залпы левого борта «Рюрика» не вызвали у японцев никаких опасений – первые три шестидюймовых снаряда легли с большим перелетом, вторая и третья тройка – недолет: единственный дальномер Барра и Струда разбит еще в середине боя, а микрометры не давали нужной точности, поэтому дистанция уточнялась пристрелкой полузалпами, кроме этого надо было внести поправки на крен корабля.
Следующие три тройки снарядов легли вполне прилично, окончательно уверив японцев, что больше орудий, способных вести огонь, у «Рюрика» нет. Но тем большей неожиданностью стал для Исибаси залп пяти восьмидюймовок, комендоры которых сдерживались до момента определения точной дистанции. После дружного залпа все орудия левого борта перешли на беглый огонь, и до момента поспешного отворота «Такасаго» получил восьмидюймовый снаряд в нос и пару шестидюймвых в придачу. Еще один восьмидюймовый «подарок» настиг уже убегающего от опасно огрызающейся добычи «шакала»…
* * *
Проектирование боевого корабля – всегда путь компромиссов, а когда приходится иметь дело с заведомо уменьшенным водоизмещением при завышенных требованиях, то и подавно. Нет, если заказчику непременно приспичило втиснуть в четыре с небольшим тысячи тонн водоизмещения две восьми- и десять пятидюймовок, гениальные инженеры на Эльсквикской верфи в Англии это сделают. Обеспечат они и скорость в 22 узла, пусть на форсированной тяге и ненадолго, но обеспечат. И запас угля для дальности плавания в 5000 миль втиснут, но… Но чем-то все же придется для этого пожертвовать.
В случае с «Такасаго» в жертву были принесены мореходность и общая прочность конструкции корпуса. В истории, которую изучал Карпышев, «Такасаго» погиб от взрыва единственной русской мины, хотя многие другие японские крейсера и даже миноносцы после подобных подрывов выживали.
