На пострадавшем больше всех «Рюрике» удалось наконец наложить на пробоины в корме двойной пластырь и к рассвету откачать воду из румпельного отделения. Сейчас на юте и в батарее крейсера стучали топоры, глухо звякали кувалды и раздавался сочный матросский мат, сопровождающий практически все виды аварийных работ.
Памятуя о возможных ночных атаках миноносцев, к вечеру Руднев повернул к зюйду, расположив свои корабли в следующем порядке: наиболее избитые «Россия» и «Рюрик» шли в центре, с правого и левого флангов их прикрывали «Громобой» и «Витязь», а замыкающим в броненосной колонне шел «Память Корейца». Головным, уже привычно, «Варяг». Второй бронепалубник – «Богатырь», как наименее пострадавший корабль эскадры, занимал наиболее опасное место замыкающего.
Ночь неприятных сюрпризов не принесла. План Руднева сработал: два отряда японских миноносцев всю ночь рыскали в поисках русских на полпути к Владивостоку, а в это время наши крейсера отходили южнее, направляясь скорее к берегам Кореи, чем России. В полдень состоялась их встреча с «вспомнившей девичество», в котором она именовалась «Марьей Ивановной», «Обью». Бывший угольщик, а ныне вспомогательный крейсер ожидал возвращающуюся из боя эскадру с полными трюмами угля в открытом море, примерно посредине отрезка, которым можно соединить на карте Сеул и Ниигату.
По первоначальному плану здесь крейсерам предстояло разделиться. Макаров требовал создать максимально плотную дымовую завесу для облегчения прорыва во Владивосток отряда во главе с «Ослябей». Для чего сообщения о замеченных русских крейсерах должны были приходить со всех уголков Японского моря. И на фоне этой кутерьмы если «Ослябя» и будет обнаружен каким-либо пароходом у Курил, то у Камимуры просто не останется сил, чтобы достойно его там встретить. Но недавно имевшее место быть сражение внесло в планы, как известно, существующие только до встречи с противником, некие коррективы.
Броненосные крейсера оказались повреждены более серьезно, чем предполагалось, – Макаров настаивал именно на отвлечении Камимуры, а не на бое «до конца», – а боекомплект был расстрелян далеко за половину. Так что пришлось все делать не по первоначальному плану, а с точностью до наоборот. Теперь обстрелом Пусана должны были заняться «Громобой» с «Памятью Корейца», благо у последнего боеприпасов к 10-дюймовому орудию хватало, демонстрацию у порта Ниигата должен был провести «Богатырь». «Варягу» же предстояло сунуть голову в пасть тигра: он вместо броненосной эскадры должен был наделать шуму в Цусимском проливе. «Обь», облегчившись от семисот тонн угля, должна была идти с броненосными крейсерами и под их прикрытием провести у Пусана минную постановку. Кроме угля она несла полсотни мин заграждения, которые терпеливо ждали своего часа в одном из ее трюмов.
К обеду ветер, как по заказу, ослабел, море постепенно успокаивалось. Пользуясь моментом, крейсера смогли заняться бункеровкой, а контр-адмирал Руднев – изложить свои спешно откорректированные планы командирам кораблей, срочно собранным на «Варяге». В ходе их обсуждения присутствующий из-за вынужденной временной «немоты» командира «Рюрика» Трусова старший офицер этого броненосного крейсера прервал размеренное течение начальственной речи весьма бесцеремонным, если не шокирующим образом:
– Простите, конечно, Всеволод Федорович, но почему у вас всегда такие гениальные планы, а в результате их исполнения получается все как-то не так… чтобы очень? Вот взять вчерашний бой… – закусивший удила Хлодовский не обращал внимания на предостерегающее мычание дергающего его за руку командира. – К примеру, если бы вы не только обеспечили нам встречу с Камимурой, но и получше позаботились о расстановке своих кораблей в линии… Ведь «Якумо» на последнем издыхании уходил! А будь концевым не «Рюрик», самый уязвимый из наших больших крейсеров, а, скажем, «Громобой», мы могли еще полчаса-час продержаться. И пришел бы ему конец! Даже я, далеко не адмирал, еще до боя говорил нашему командиру, что если «Рюрик» идет концевым, то до конца боя он может и не дожить. Поставить самую защищенную «Россию» головной – это естественно. Но тогда и концевым должен идти второй по надежности защиты «Громобой»…
На вопросительный взгляд Руднева Трусов ответил утвердительным кивком: разговор с Хлодовским действительно был до боя.
– А вот сейчас вы уверены, ваше превосходительство, что все мелочи продумали? Или опять в разгаре очередного дела что-нибудь этакое интересное и неожиданное выяснится?
– Хм… Знаете что… – задумчиво потянул Руднев, перебив Хлодовского. – По приходе во Владивосток «Рюрик», очевидно, станет на ремонт минимум на три месяца, и вам на его борту особо делать будет нечего…
– Сгоните с глаз долой в Кронштадт? Или на Каспийское море? – с вызовом отозвался Хлодовский, вспомнив о судьбе первого командира «Лены».
– Э… нет, так легко вы, голубчик, теперь не отделаетесь, не надейтесь. Вы прилюдно мне зафитилили, и вам за это придется ответить. Так что по возвращении во Владик… Быть вам начальником штаба нашей эскадры. Ибо сами напросились – если уж у вас хватает смелости, профессионализма и наглости меня критиковать, будете это делать на постоянной основе.
– Разве у вас нет штаба на берегу? – оторопело, но по инерции с вызовом пробормотал Хлодовский, не вполне еще осознавший, что его фактически повышают в должности. – А собрание командиров крейсеров отряда таковым никак не является, несмотря на то что вы сами его упорно так называете.
– Есть у меня такое подозрение: вскоре грядет официальное переформирование нашего отдельного отряда крейсеров в эскадру. Так что, коли уж сами вы нарвались, получите должность начштаба. Вам его и организовывать. К моему приходу во Владивосток потрудитесь иметь предварительные наметки, какие персоналии вам нужны. Главной задачей вашего штаба будет дорабатывать мои планы так, чтобы у нас больше ничего подобного произошедшему с «Рюриком» не повторилось. Кстати, будут и еще помощники вам, кроме Гревеница. Уже выехать из Питера должны были… Так-то! Инициатива, она того-с… наказуема. Все ли уяснили, любезнейший мой Николай Николаевич? – подозрительно ласково спросил Руднев озадаченно-ошарашенного Хлодовского и после его утвердительного кивка продолжил: – Ну, коли всем с этим ясно – возвращаемся к делам нашим насущным…
* * *
После окончания подзатянувшегося угольного аврала, русские корабли разбежались по четырем направлениям. «Рюрик» с «Россией» в сопровождении «Витязя» направились во Владивосток. «Громобой» с «Памятью Корейца» наведались к Пусану. Там они нагло и не торопливо, очевидно издеваясь над береговой батареей, средь бела дня расстреляли все три находящихся в порту маленьких японских парохода и большую джонку (дальность и точность огня 10-дюймового орудия «Корейца» далеко превышала таковые показатели у старых береговых орудий). После чего прихватили не вовремя вышедший с лесом из порта в Цинампо 2000-тонный трамп «Сугано-Мару» и отвели его во Владивосток.
Пока броненосные крейсера изображали парочку слонов, резвящихся на развалинах посудной лавки, «Обь» тихо делала свое черное дело на подходах к акватории порта. До конца войны на выставленных ей минах подорвались еще два транспорта (один из которых смог доковылять до берега, так как был загружен понтонами для возведения наплавных и временных мостов) и один номерной миноносец. Еще долго после войны японцы и корейцы вытраливали в округе русские мины.
