Они повернули в боковой проход и оказались на дорожке между невысокими деревьями – в саду, пестрящем цветами и ручными птицами. Клэй провел гостей в пристройку из нескольких комнат с окнами, выходившими в сад; из окон струились потоки солнечного света.
«Через эту дверь, – указал Клэй, – вы можете пройти в ванную. Новую одежду уже разложили на постели. Когда вы отдохнете, я буду в главном зале. Ни о чем не беспокойтесь – будьте, как дома».
Велстеды остались одни. Бетти радостно вздохнула и опустилась на постель: «Чудесно, правда?»
«Странно все это!» – заметил Ральф, остановившись посреди комнаты.
«Чтó странно?»
«Главным образом меня удивляет то, что эти люди, очевидно одаренные и умелые, ведут себя так смиренно, будто нарочно умаляют собственное достоинство».
«Они выглядят достаточно уверенными в себе».
«Да, они уверены в себе. Но как только упоминается Земля, они ведут себя так, словно ты вспомнил об Алакланде среди изгнанников-лаков. Земля для них – святыня».
Бетти пожала плечами и стала переодеваться: «Наверное, всему этому есть простое объяснение. В данный момент я устала от догадок. Пойду мыться. Вода, вода, вода! Фонтаны и водопады!»
Они нашли Клэя в большом продолговатом зале, в компании его добродушной супруги и четырех младших детей, каковых старейшина церемонно представил гостям.
Ральф и Бетти уселись на диван, и Клэй налил им бледного желтовато-зеленого вина в маленькие фарфоровые пиалы, после чего сам присел в кресло напротив: «Прежде всего позвольте мне объяснить происхождение нашего мира – или, может быть, вы уже догадались сами?»
«Могу предположить, что эта планета была колонизирована, а затем забыта – потеряна», – сказал Ральф Велстед.
Клэй печально улыбнулся: «Колонизация Приюта носила трагический характер. Двести семьдесят один год тому назад пассажирский звездолет „Этрурия“ потерял управление на пути к Ригелю. По свидетельствам того времени, в соединительной коробке привода произошло замыкание и сплавились электрические шины. Попытка вскрыть коробку, чтобы заменить шины, привела бы к коллапсу гиперпространственного поля. А в отсутствие ремонта корабль продолжал бы лететь, пока не истощились бы источники энергии».
«В те времена это нередко случалось, – заметил Велстед. – Как правило, инженер отключал двигатели с одной стороны, после чего корабль летал по кругу, пока не подоспевала помощь».
Клэй скорбно поморщился: «На борту „Этрурии“ никто не догадался это сделать. Звездолет покинул известную область Галактики и, наконец, приблизился к солнечной системе, планета которой, судя по всему, могла быть пригодной для жизни. Шестьдесят три человека сели в спасательные шлюпки и приземлились на Приюте. Тридцать четыре человека мужского пола, двадцать пять женщин и четверо детей – группа самого разнообразного расового и возрастного состава, от восьмилетней Дороти Пелл до Владимира Хоча, семидесяти четырех лет от роду. Мы все – триста миллионов человек – потомки этих шестидесяти трех».
«Вы быстро размножились!» – с восхищением заметила Бетти.
«Большие семьи, – отозвался Клэй. – У меня девять детей и шестнадцать внуков. С самого начала мы стремились сохранить земную культуру в неприкосновенности для потомков, научить их тому, что мы знали о человеческих традициях. Для того, чтобы тогда, когда наконец прибудут спасатели – а когда-нибудь это должно было случиться – наши дети или дети наших детей могли бы вернуться на Землю не варварами, а достойными гражданами. И бесценным источником информации для нас послужили Десять Книг – единственные книги, которые мы взяли с собой, когда покидали „Этрурию“. И нам повезло – трудно было бы найти более вдохновляющий источник сведений…»
Клэй перевел взгляд на пюпитр с десятью книгами в черных переплетах, стоявший в конце зала, и слегка понизил голос: «Это „Энциклопедия достижений человечества“. Сборник из библиотеки звездолета состоял из десяти небольших томиков – не больше ладони каждый – с тонкими страницами из пластрола. Но они содержали такие сокровища человеческой славы, что мы никогда не смогли бы забыть о предках или прекратить попытки подняться на уровень величайших мастеров. Все лучшие плоды человеческой деятельности мы рассматриваем как стандарты – в музыке, в изобразительном искусстве, в литературе – „Энциклопедия“ содержит описания всех этих шедевров».
«Описания…» – задумчиво произнес Ральф Велстед.
«Иллюстраций не было?» – спросила Бетти.
«Нет, – ответил Клэй. – В первоначальном издании был небольшой указатель иллюстраций. Тем не менее, – он подошел к пюпитру и взял наугад один из томов, – описания не оставляют практически никакой свободы для воображения. Вот, например, что говорится в статье, посвященной музыке Баха: «Когда появился Бах, токката была экспериментальной, еще не определившейся музыкальной формой – своего рода развлекательным упражнением, tour de force, позволявшим исполнителю демонстрировать виртуозность. В руках Баха токката становится благороднейшим, универсальным выразительным средством. Тема звучит как импровизированный наигрыш, только что пришедший в голову. Но затем вступает гармоническое сопровождение – исходная тема начинает сверкать, как призматический калейдоскоп, приобретает устойчивую структуру и постепенно вырастает в чудесную звуковую пирамиду».
В здесь – о Бетховене: «Поистине бог музыки! Его звуки – голос мира, пышная процессия всех великолепных эффектов, доступных воображению. Бетховен производит впечатление, подобное воздействию стихийных сил – солнечных закатов, морских бурь, видов, открывающихся с горных вершин».
А вот отрывок о Леоне Бисмарке Байдербеке: «Из раструба его инструмента льется такой бушующий поток экстаза, торжества и невыразимой радости, что сердце человека сжимается от того, что он не может всецело слиться с этим потоком»». Клэй закрыл книгу и поставил ее обратно на пюпитр: «Таково наше наследие. Мы постарались – в силу наших скромных способностей – воплотить в жизнь эти основы первоначальной земной культуры».
«Должен сказать, вы в этом преуспели», – суховато заметил Ральф Велстед.
Бетти медленно и глубоко вздохнула.
Клэй покачал головой: «Вы не можете об этом судить, пока не познакомитесь с Приютом поближе. Мы сумели более или менее обустроить цивилизованную жизнь, хотя условия нашего существования должны показаться не слишком впечатляющими по сравнению с великими городами и роскошными дворцами Земли».
«Нет-нет, это совсем не так!» – возразила Бетти, но Клэй остановил ее вежливым жестом: «Не считайте себя обязанными нам льстить. Как я уже упомянул, мы сознаём свои недостатки. Наша музыка, например – приятная, порой волнующая, иногда даже глубокая – никогда не достигает вершин проникновения, о которых говорит «Энциклопедия».
Наши изобразительные искусства достигли довольно высокого уровня в техническом отношении, но мы тщетно пытались бы имитировать Сёрá, «светящегося светлее света», или Брака, «закономерности ума которого превращаются в закономерности сочетаний цветов, отображающие закономерности жизни», или Сезанна, «плоскости которого, скрывающиеся под личиной естественных объектов, маршируют, сливаются и сталкиваются в соответствии с безжалостной логикой, завихряющейся смерчем, принуждающей мозг признать абсолютную безукоризненность композиции»».
