«Ноллинруд? – Гескамп уселся. – Вчера я его видел. А почему вы спрашиваете?»
«Где он теперь?»
Гескамп заставил себя болезненно рассмеяться: «Откуда я знаю?»
В воздухе стремительно мелькнула стеклянная игла, вонзившаяся сзади в шею Гескампа. Он вскочил на ноги, испуганный и разгневанный.
«Садитесь!» – неестественно ледяным тоном произнес телек.
Гескамп медленно сел. Он чувствовал легкое головокружение, в глазах у него помутнело, ум словно отделился от тела и бесстрастно наблюдал со стороны.
«Где Ноллинруд?»
Гескамп затаил дыхание. И услышал свой голос: «Он мертв. Залит бетоном».
«Кто его убил?»
Гескамп приготовился слушать то, что скажет его чужой голос.
III
Шорн сидел в тихой таверне, в том районе Трана, где старое неожиданно сменялось новым. На юге торчали мечеобразные небоскребы, с аккуратными площадями и парками между ними; на севере начинались бесконечные уродливые трех- и четырехэтажные многоквартирные комплексы, постепенно сменявшиеся промышленными сооружениями.
Напротив Шорна за столом сидела девушка с каштановыми волосами, незатейливо спускавшимися на плечи. На ней был коричневый плащ без украшений. Прежде всего обращали не себя внимание ее глаза – большие, коричневато-черные, мрачные; в других чертах ее лица не было ничего примечательного.
Шорн пил крепкий чай; его тощее загорелое лицо не выражало ничего, кроме полного спокойствия.
По-видимому, девушка обнаружила какие-то признаки того, что поверхностное спокойствие служило всего лишь маской. Быстрым изящным движением она положила ладонь на руку Шорна – тем самым впервые прикоснувшись к нему за все три месяца их знакомства. «Что ты мог сделать по-другому? – она на что-то мягко возражала. – Что еще ты мог бы сделать?»
«Увести в подполье всех свидетелей. И Гескампа в придачу».
«И чем бы это помогло? Кому-то суждено умереть, будут разрушения – это неизбежно. Сколько людей погибнет, каков будет масштаб разрушений – от нас не зависит. Гескамп – полезный человек?»
«Нет. Гескамп – трудолюбивый, добросовестный увалень. Не умеет притворяться и слишком простодушен, чтобы его можно было использовать. Кроме того, я не думаю, что он согласился бы уйти в подполье. Он и так уже готов был взорваться – начальники вроде него не терпят никаких посягательств на свои полномочия».
«Может быть, твой план еще осуществится».
«На это надеяться бессмысленно. Вопрос только в том, скольких людей уничтожат телеки, и кого».
Собеседница Шорна угрюмо откинулась на спинку стула и неподвижно смотрела в пространство: «По меньшей мере, этот эпизод послужит новой вехой… чего? Не знаю, как это назвать. Борьбы? Кампании? Войны?»
«Называй это войной».
«Теперь мы действуем почти открыто. Общественное мнение может измениться в нашу пользу».
Шорн уныло покачал головой: «Телеки подкупили почти всю полицию. Подозреваю также, что они владеют – через посредников, разумеется – важнейшими средствами массовой информации. Нет, поддержки общественного мнения в ближайшее время ожидать не приходится. Нас будут обзывать нигилистами, сторонниками тоталитарного режима…»
Девушка процитировала Тургенева: «Если вы желаете хорошенько насолить и даже повредить противнику, то упрекайте его в том самом недостатке или пороке, который вы за собою чувствуете».
«Пусть говорят! – Шорн язвительно рассмеялся. – Возможно, одно из наших важнейших преимуществ заключается в нашей способности незаметно сливаться с массами. Если бы каждый ненавидел телеков, задача телеков была бы предельно проста – уничтожить нас всех до единого, и дело с концом».
«Но в таком случае им пришлось бы работать вместо нас».
«Тоже верно».
Девушка раздраженно махнула рукой, в ее голосе послышалось напряжение: «Современное человечество заслужило такое наказание…»
Шорн фыркнул: «Мистицизм!»
Его собеседница продолжала – так, словно он ничего не сказал: «Даже если бы люди развились из приматов тысячу раз – каждый раз в эволюции наблюдались бы те же этапы, и каждый раз наступил бы этап появления телеков. Эволюционное развитие – такая же неотъемлемая характеристика человечества, как голод, страх и секс».
«И каким будет следующий этап развития после того, как телеки сойдут со сцены? Неужели история должна быть последовательностью кровопролитий, и больше ничем? Когда-то же наступит успокоение, в какой-то точке кривая выровняется?»
Девушка бледно улыбнулась: «Может быть тогда, когда все мы станем телеками».
Шорн странно взглянул на нее – расчетливо, с любопытством, с некоторым удивлением – после чего вернулся к чаю, как к символу практической реальности: «Надо полагать, Гескамп пытался связаться со мной все утро». Поразмыслив немного, он поднялся на ноги: «Позвоню на работу и узнаю, что там происходит».
Он скоро вернулся: «Гескампа нигде нет. Кто-то оставил для меня сообщение в гостинице, но его могут вручить только лично мне».
«Может быть, Гескамп сам постарался скрыться».
«Может быть».
«Скорее всего, однако… – девушка помолчала. – Так или иначе, лучше держаться подальше от гостиницы».
Шорн сжимал и разжимал кулаки: «Я боюсь».
«Чего?» – его собеседница, казалось, удивилась.
«Своей… мстительности. Ненавидеть неправильно. Человек творит зло только потому, что внешние обстоятельства нанесли ущерб его мозгу, в нем изначально не было ничего плохого. Я это понимаю – и все равно ненавижу».
«Телеков?»
«Нет, не телеков, – медленно говорил Шорн. – Я боюсь телеков, но это правильно, это здоровый страх. Я их уничтожаю вынужденно, чтобы выжить. Те, кого я на самом деле хочу убивать – для собственного удовольствия – люди, служащие телекам за деньги, продающие и предающие свою расу. – Он продолжал сжимать и разжимать кулаки. – Так мыслить нехорошо, нездорово».
«Ты придаешь слишком большое значение идеалам, Билл».
Шорн продолжал монотонно рассуждать: «Наша война – война муравьев против гигантов. У них вся власть, но они маячат перед глазами, мы их видим за версту. А мы – в муравейнике. Мы перебегаем на тридцать метров, смешиваемся с новой толпой и теряемся в ней. Безвестность – наше преимущество. Так что мы в безопасности – пока нас не опознает какой-нибудь муравей-Иуда и нас не вытащат из муравейника. Тогда нам конец – опускается каблук гигантского сапога, и бежать нам некуда. Мы…»
Девушка подняла руку: «Слушай!»
Голос из репродукционной полосы, протянутой под лепкой потолка, говорил: «Объявлено об убийстве заговорщиками-подрывниками телека, Форенса Ноллинруда, представителя посреднической комиссии. Убийца, Иэн Гескамп, суперинтендант проекта строительства стадиона в Лебяжьей Лощине, исчез. Ожидается, что, будучи задержан, он выдаст ряд сообщников».
