«Какие еще инструкции тебе дали?»
«Мне поручили вступить в организацию заговорщиков, в которой состоял мой отец, и, по возможности, сопровождать отца, куда бы он ни пошел. Мне намекнули, что, если мои усилия приведут к аресту важных руководителей подполья, меня самого могли сделать телеком».
«Доминион говорил что-нибудь о том, как осуществляется такое превращение?»
«Нет».
«Когда ты должен снова отчитаться перед Доминионом?»
«Я должен позвонить ему по видеофону в павильон „Глариэтта“ завтра, в два часа пополудни».
«Тебе сообщили какой-нибудь пароль или идентификационный код?»
«Нет».
Несколько минут присутствующие молчали. Шорн встрепенулся, поднялся на ноги: «Горман… Предположим, меня подвернут превращению – предположим, я стану телеком».
Серкумбрайт безмятежно пожевал мундштук трубки: «Это было бы замечательно. Но я не совсем понимаю, как это могло бы получиться. Если только, – сухо прибавил он, – ты не намерен всех нас выдать Адлари Доминиону».
«Нет, не намерен. Но взгляни на Клюша. Сравни его со мной».
Серкумбрайт взглянул, поморщился, выпрямился в кресле.
Шорн ожидал ответа: «Это возможно?»
«Посмотрим, посмотрим… Нос нужно сделать подлиннее, подбородок покрупнее, щеки – полнее. Потребуются рыжие волосы – много рыжих волос…»
«И костюм Клюша, вместе с тюрбаном».
«Может получиться».
«Особенно в том случае, если я сообщу ценную информацию».
«Вот именно – это и вызывает у меня недоумение. Какую информацию ты мог бы предоставить Доминиону так, чтобы он остался доволен и в то же время не нанес нам никакого ущерба?»
Шорн объяснил.
Серкумбрайт попыхивал трубкой: «Опасное дело. Но это выгодный обмен. Если он уже не получил ту же информацию из других источников».
«Например, от Гескампа? В таком случае мы ничего не потеряем».
«Верно». Серкумбрайт подошел к видеофону: «Тино? Принеси свои принадлежности… – биофизик повернулся к Лори. – По какому адресу?»
«Двадцать девять – двадцать четыре – четырнадцать, Мартинвельт».
V
Человек с копной темно-рыжих волос двигался с напряженной решимостью, не свойственной Клюшу Кергиллу. Лори критически оценивала его внешность: «Ходи медленнее. Не размахивай руками. Клюш – ленивый, апатичный субъект».
«Так лучше?» – Шорн прошелся по комнате.
«Лучше».
«Ладно! Я ухожу. Пожелай мне удачи. Сначала нужно зайти в старую лабораторию, взять найденного у Клюша „жучка“. Вряд ли он оставил бы его там».
«Но разве возвращаться туда не слишком рискованно?»
«Не думаю. Надеюсь, что нет. Если бы телеки намеревались уничтожить лабораторию, они бы это уже сделали вчера вечером», – Шорн махнул рукой на прощание и быстро ушел.
Он шел по движущейся ленте, подражая вялым, наигранно-высокомерным манерам Клюша. Этим пасмурным утром дул порывистый ветер, временами поливавший прохожих холодной моросью, но к полудню тучи стали рассеиваться. Солнце проглядывало сквозь разрывы между быстро несущимися облаками, и серые небоскребы Трана снова выделялись гордыми силуэтами на фоне неба. Шорн поднял глаза: в простоте этих громадных сооружений было своего рода впечатляющее величие. Сам Шорн предпочитал здания меньших размеров, предназначенные для гораздо меньшего числа людей, гораздо больше ценивших свою индивидуальность. Он вспомнил о старинных средиземноморских храмах, когда-то весело раскрашенных в розовые, зеленые и голубые тона – хотя с тех пор солнце, дожди и ветры полностью выбелили их мрамор. Такие причуды поощрялись и даже навязывались древними монархиями. Сегодня от каждого человека, в принципе сохранявшего самостоятельность, требовалось согласование его интересов и вкусов с согражданами. Расцветка, отражавшая культурные предпочтения, сменилась общим знаменателем, смешением всех цветов – серым. Для того, чтобы строительство обходилось дешевле в расчете на душу населения (объем увеличивался в кубической прогрессии, тогда как площадь окружающей его поверхности – в квадратной) здания становились все выше и занимали все бóльшую площадь. Преобладали утилитарные проекты, диктуемые необходимостью обслуживания большой массы людей в небольшом пространстве; каждый жилец жертвовал яркими проявлениями особенностей своего характера до тех пор, пока человеческое жилье не превратилось в стандартные «жилищные единицы», удовлетворяющие лишь основные потребности – ибо что еще нужно человеку? Крыша над головой, холодная и горячая проточная вода, достаточное освещение, кондиционирование воздуха и безотказно работающие лифты.
«Люди, живущие в плотно населенных больших городах, – думал Шорн, – подобны гальке на пляже. Каждый обкатывает и полирует соседа, пока все не становятся одинаково гладкими. Колорит и самовыражение можно найти только в диких местах или среди телеков. Что, если мир будет населен телеками? Если четыре тысячи превратятся в четыреста миллионов, в четыре миллиарда телеков? Первыми исчезнут города. Больше не будет толп, не будет гигантских серых зданий, не будет человеческих рек, отведенных в каналы бегущих лент. Человечество вспыхнет и расширится, как новая звезда. В городах металл заржавеет, бетон раскрошится, от небоскребов останутся огромные скорбные пустые оболочки, последние монументы модернистского средневековья. Земля станет слишком маленькой, слишком тесной. Новые люди распространятся на другие планеты – куда телеки, по их словам, могут свободно перемещаться по желанию. Они наводнят Марс синими океанами, сделают чистым и голубым небо Венеры. Нептун, Уран, Плутон – они позовут их к себе, устроят для них новые теплые орбиты. Приблизят даже Сатурн, такой огромный, но с поверхностным притяжением немногим больше земного… Но что, если эти невероятные усилия истощат телекинетическую энергию, в чем бы ни заключался ее источник? Что, если однажды утром телеки проснутся и обнаружат, что их чудесные способности пропали? Тогда хрустальные воздушные дворцы обрушатся! Пища, кров, тепло – все это по-прежнему будет необходимо, но безопасных серых городов больше не будет, не будет небоскребов-муравейников, не будет примитивных средств защиты – металла, огня, электричества. Катастрофа! Сколько будет горестных воплей и проклятий!»
Шорн глубоко вздохнул. Игра воображения! Вполне может быть, что телекинетическая энергия неисчерпаема. Вполне может быть также, что она иссякнет в любую минуту. Умозрительное пустословие, не имеющее непосредственного отношения к его первоочередной цели.
Он нахмурился. Возможно, однако, такие догадки имели существенное значение. Возможно, какой-то раздел его мозга лихорадочно работал, формулируя новые заключения…
Впереди был спуск в подвальный игровой зал. Шорн со стыдом поймал себя на том, что, отвлеченный размышлениями, шел обычной размашистой походкой, не вязавшейся с характером Клюша Кергилла. Лучше не забывать о таких деталях – любая ошибка, единственная ошибка могла привести к провалу.
