Он спустился по ступеням и прошел по залу мимо позвякивающих, перемигивающихся, мурлыкающих игровых автоматов, к которым приникли люди, восставшие против предсказуемости жизни и готовые тратить деньги, чтобы испытывать синтетические приключения и неожиданности.
Никто не задержал его, когда он открыл дверь с табличкой «Только для служащих» и прошел к следующей двери. Здесь он остановился, пытаясь вспомнить, взял ли он с собой ключ. Что, если устройство слежения пряталось в тени, наблюдая за дверью?
Если так, получил бы Клюш Кергилл ключ от этой двери? Шорн решил, что в этом не было ничего невозможного – в любом случае, ничего подозрительного.
Шорн порылся в поясной сумке. Ключ нашелся. Он открыл дверь и, двигаясь украдкой – ведь он теперь выполнял роль шпиона – зашел в лабораторию.
В ней все осталось таким же, каким было вечером предыдущего дня. Шорн быстро приблизился к инструментальному ящику в боковом складском помещении, нашел сумку Серкумбрайта, вынул из нее «жучка» и тщательно закрепил его на головном уборе.
Теперь нужно было удалиться как можно скорее. Шорн взглянул на часы: полдень. В два часа пополудни Клюш должен был встретиться с Адлари Доминионом, верховным инквизитором телеков.
Чувствуя себя неудобно в непривычной обстановке, Шорн подкрепился в углу столового двора Коммерческого рынка – в обширном помещении с низким потолком и столиками, закрепленными точно через равные промежутки, как плитка покрытия пола. Блюда медленно ехали под прозрачным колпаком по трехъярусному конвейеру самообслуживания. Голова Шорна отчаянно чесалась под рыжим париком, но он не решался повредить пальцами результаты тщательной работы гримера Тино. Кроме того, он осознал, что столовый двор, куда приходили торопливо обедать служащие, работавшие в дневную смену, не соответствовал характеру Клюша Кергилла. В роскошном наряде, подражавшем стилю телеков, он выглядел среди серых, тускло-зеленых и коричневых тонов, как фламинго в курятнике. Шорн чувствовал на себе угрюмые, враждебные взгляды. Телекам завидовали, но их уважали. Обычного человека, подражавшего телекам, презирали с ненавистью, не находившей выхода.
Шорн поспешно покончил с едой и удалился. Пройдясь по аллее Зика, он углубился в Многоцветковый парк и стал прогуливаться взад и вперед среди пыльных платанов.
В два часа пополудни он решительно уселся перед видеофоном у киоска и позволил в павильон «Глариэтта». Его соединили: на экране возникла затейливая черно-белая эмблема, и мужской голос сухо произнес: «Павильон „Глариэтта“».
«Я хотел бы поговорить с Адлари Доминионом. Его вызывает Клюш Кергилл».
Появилось тощее продолговатое лицо: пытливое, нахальное, с шишковатым носом и слегка косящими, как у птицы, бледно-голубыми глазами.
Шорн нахмурился. Он забыл о весьма существенном обстоятельстве: Клюш Кергилл сразу узнал бы Адлари Доминиона, с которым он встречался три дня тому назад, а Шорн не знал, с кем говорит.
«Мне сказали позвонить в два часа дня», – пробормотал он, бдительно наблюдая за лицом на экране.
«Можешь отчитаться передо мной».
«Нет!» – теперь Шорн был уверен, что говорит с посредником. Этот субъект был слишком настойчив, вел себя слишком повелительно.
«Мне нужно поговорить с Адлари Доминион. То, что я скажу – не для ваших ушей».
Тощий субъект рассерженно уставился на Шорна: «Не тебе об этом судить. Доминиона нельзя отвлекать каждые пять минут».
«Если Доминион узнáет, что вы мешаете мне представить отчет, он будет очень недоволен».
Лицо на экране порозовело от злости; мелькнула костлявая рука, экран стал бледно-зеленым. Шорн терпеливо ждал.
Экран снова оживился – теперь на нем появилось изображение ярко освещенного помещения с высокими белыми стенами. Из окон открывался вид на озаренные солнцем облака. Человек – такой же тощий, как тот, кто первый ответил за вызов, но мрачноватый, седой, с маслянисто-черными глазами – спокойно взглянул на Шорна. Под его проницательным взором Шорн вдруг почувствовал себя неуверенно. Обманет ли телека грим?
«Так что же, Кергилл? Что ты можешь сообщить?»
«Об этом можно говорить только лицом к лицу».
«Это было бы непредусмотрительно, – возразил Доминион. – Ты не доверяешь видеофону? Уверяю тебя, нас никто не подслушивает».
«Дело не в этом. Но… я наткнулся на что-то важное. И хотел бы убедиться в том, что получу обещанную награду».
«О! – Доминион не притворялся, что не понимает его. – Ты на нас работаешь… два дня?»
«Три дня».
«И считаешь, что тебе уже полагается высшая награда из всех, какие мы можем предоставить?»
«Моя информация этого стóит. Если я стану телеком, в моих интересах будет предупредить вас. Если нет – зачем бы я стал это делать? Все очень просто».
Доминион слегка нахмурился: «Не думаю, что твоя квалификация позволяет тебе судить о значении доступной тебе информации».
«Допустим, мне известно о заболевании мозга, поражающем только телеков. Допустим, я знаю, что на протяжении одного года половина или три четверти телеков вымрут?»
Выражение лица Доминиона нисколько не изменилось: «Конечно, я хотел бы об этом знать».
Шорн промолчал.
Доминион медленно произнес: «Если у тебя действительно есть такие сведения, и мы сможем их подтвердить, тебя наградят по заслугам».
Шорн покачал головой: «Не могу рисковать. Это мой единственный шанс – пан или пропал. Я должен убедиться в том, что получу свое – если я проболтаюсь раньше времени, сами понимаете…»
Доминион слегка поджал губы, но ответил мягко: «Хорошо понимаю твою точку зрения».
«Я хочу встретиться с вами в павильоне. Хотел бы предупредить об одной вещи заранее – ведь мы союзники, а между союзниками не должно быть никаких недоразумений, не правда ли?»
«Не должно быть, никаких».
«Не пытайтесь применять наркотики. У меня во рту – ампула с цианистым калием. Я покончу с собой прежде, чем вы успеете узнать что-нибудь задаром».
Доминион мрачно улыбнулся: «Очень хорошо, Кергилл. Постарайся не проглотить ампулу случайно».
Шорн улыбнулся примерно с тем же выражением: «Только если это потребуется. Как я доберусь до „Глариэтты“?»
«Возьми такси».
«В открытую?»
«Почему нет?»
«Вы не боитесь контрразведки?»
Доминион прищурился, слегка наклонив голову набок: «Кажется, мы уже обсуждали этот вопрос во время нашей предыдущей встречи».
Шорн решил ничего не говорить о том, чтó он помнил и чего не помнил: «Хорошо. Сейчас приеду».
Павильон «Глариэтта» парил над океаном – сказочный небесный зáмок из сияющих белоснежных террас, многочисленных башенок с красными и синими зонтичными крышами, зеленых садов с яркой листвой и висящими в воздухе лозами.
