Шорн снова взял микрофон: «Хотел бы сказать еще несколько слов – пожалуйста, сохраняйте терпение еще пару минут.
Вы только что стали свидетелями события не менее важного, чем первоначальный Конгресс Джоффри. В будущем прошедшие шестьдесят лет будут рассматриваться всего лишь как переходный этап – период окончательного превращения животного в человека.
Мы полностью подчинили себе материальный мир, нам известны законы, которым подчиняются все явления, доступные органам чувств. Теперь мы пошли по новому пути. Наступает новая эра, перед нами – чудесное будущее!» Шорн заметил, что по головам сидящих телеков прокатилась волна беспокойства: «Вокруг нас – новый мир, перемены неизбежны. Шестьдесят лет телеки наслаждались особыми привилегиями, и теперь человечество сбросило с себя эти последние оковы – последнюю ипостась рабства, представление о том, что один человек может повелевать другим».
Он прервался – слушателей очевидно охватила тревога, они не понимали, чтó происходит.
«Наступают трудные дни – каждому из вас придется привыкнуть к новому образу жизни. В данный момент вы еще не совсем понимаете, о чем я говорю – тем лучше, вы скоро всё поймете. Благодарю вас за внимание, и до свидания. Надеюсь, наша программа понравилась вам так же, как она понравилась мне».
Шорн поднялся на ноги, перешагнул через тело Доминиона, отодвинул дверь и вышел из-под купола.
Телеки, покидавшие стадион, взвились в небо толпой, как радужные мухи-однодневки. Некоторые поворачивали головы, чтобы с любопытством взглянуть на стоявшего в воздухе Шорна. Улыбаясь, Шорн смотрел вслед их порхающим фигурам, удалявшимся к сверкающим заоблачным павильонам и зáмкам, к прозрачным подводным дворцам. Последний телек скрылся вдали; Шорн попрощался с ним взмахом руки, напоминавшим благословение.
После этого он сам поднялся высоко в небо и устремился на запад, к мечеобразным небоскребам Трана, где двести шестьдесят пять мужчин и женщин уже начинали внушать способность к телекинезу всему человечеству.
ШУМ
I
Капитан Хесс положил блокнот на стол и пододвинул стул поближе, чтобы удобнее устроить на нем свои жесткие ягодицы. Указывая на блокнот, он сказал: «Вот имущество вашего подчиненного, Эванса. Он оставил его на борту корабля».
Галиспелл слегка удивился: «Больше ничего? Даже записки никакой не было?»
«Ничего, сударь. Когда мы его подобрали, у него ничего не было, кроме этого блокнота».
Галиспелл провел пальцами по исцарапанной волокнистой обложке: «Пожалуй, его можно понять». Он открыл первую страницу: «Хмм!»
Хесс осторожно спросил: «Что вы думаете об Эвансе? Довольно-таки странный тип, вы не находите?»
«Ховард Эванс? Нет, не сказал бы. Он был очень полезен». Галиспелл задумчиво посмотрел на капитана: «Что вы имеете в виду? Почему он показался вам странным?»
Хесс нахмурился, пытаясь сформулировать более точное определение странности Эванса: «Я сказал бы, что он в какой-то степени непредсказуемый – может быть, чрезмерно эмоциональный человек».
На этот раз Галиспелл не на шутку удивился: «Ховард Эванс?»
Глаза Хесса опустились к блокноту: «Я позволил себе просмотреть его дневник и… как бы это выразиться…»
«И у вас возникло впечатление, что он был странным человеком».
Хесс слегка покраснел и упрямо выпалил: «Возможно, все, что там написано – правда. Возможно. Но я всю жизнь заглядывал в самые необычные уголки космоса и никогда ничего подобного не видел».
«Любопытная ситуация», – отозвался Галиспелл тоном, не выражавшим никакого предвзятого мнения. Он принялся задумчиво перелистывать блокнот.
II
Дневник Ховарда Чарлза Эванса
Я начинаю вести этот дневник, не испытывая никакого пессимизма, но об оптимизме, конечно, тоже не может быть речи. У меня такое чувство, будто я уже однажды умер. По меньшей мере, время, проведенное в спасательной шлюпке, позволило мне заранее почувствовать вкус смерти. Я летел день за днем в темноте, в оболочке немногим просторнее гроба. Надо мной, подо мной, впереди и сзади мерцали звезды. У меня не было часов, я не мог измерить продолжительность полета. Он длился больше недели, но меньше года – все, что я могу сказать.
Но довольно о космосе, о шлюпке и о звездах. В этом блокноте не так уж много страниц. И все они понадобятся для того, чтобы изложить события моей жизни в этом мире – в мире, который, появившись подо мной, даровал мне жизнь.
Рассказать нужно о многом, и рассказывать можно было бы по-разному. О себе, о моей реакции на довольно-таки трагическую ситуацию. Но у меня нет склонности к описанию переживаний и состояний души – попытаюсь изобразить происходящее настолько объективно, насколько это возможно.
Я приземлился в спасательной шлюпке на самом удобном участке, какой успел выбрать. Проверил состав атмосферы, ее температуру, давление и биологические характеристики, после чего выбрался наружу, установил антенну и передал первый сигнал SOS.
Убежище искать не пришлось: спасательная шлюпка служит мне постелью и, в случае необходимости, безопасным укрытием. Впоследствии, если станет слишком скучно, я могу срубить несколько местных деревьев и простроить хижину. Но с этим я подожду – спешить некуда.
Рядом со шлюпкой журчит чистый ручей. У меня более чем достаточно пищевых концентратов. Как только я соберу первый урожай в гидропонной теплице, у меня будут свежие овощи, фрукты и дрожжевые белки…
По-видимому, выжить мне будет нетрудно.
Здешнее солнце – темно-багровый шар, вряд ли дающий больше света, чем полная Луна на Земле. Шлюпка лежит на лугу, покрытом плотным черновато-зеленым ползучим мхом – по нему очень приятно ходить. В ста метрах от шлюпки, в направлении, которое я называю «южным», находится чернильно-черное озеро – луг полого спускается к самому краю воды. Луг окружен со всех сторон высокими побегами довольно-таки блеклой растительности – их можно условно называть «деревьями».
С «северной» стороны поднимается склон холма – возможно, дальше начинается горный хребет; об этом я не могу судить с уверенностью. Тусклый красный свет делает нечетким все, что находится дальше ста пятидесяти или двухсот метров.
В целом здесь возникает ощущение зловещего одиночества и полного покоя. Мне даже нравились бы местные красоты, если бы не отсутствие уверенности в будущем.
Когда над озером пролетает ветерок, он приносит приятный аромат, и озерная рябь тихо плещется.
Я собрал гидропонную теплицу и приготовил дрожжевые культуры. Здесь я не умру ни от голода, ни от жажды. Меня влекут к себе мирные воды озера; может быть, как-нибудь я построю небольшую лодку. Вода в озере теплая, но плавать я не решаюсь. Что может быть ужаснее, чем погибнуть в зубах какого-нибудь хищника, затащившего тебя под воду?
