Я бегу вперед и хрипло кричу. Одна из фигур проскальзывает рядом, и я бросаю взгляд в туманное пятно, где должно было быть лицо. Останавливаюсь, тяжело дыша, посреди мраморного круга. Топнув ногой, чувствую его надежную твердость. Иду к палаткам – судя по всему, в них выставлены на продажу какие-то изделия из бледных тканей и тусклого металла. Но как только я присматриваюсь внимательнее, глаза заволакивает, как слезами, влажным туманом. Музыка улетает в невероятную даль, я снова стою на лугу, пустом и тихом. Под ногами – плотный серебристо-черный мох, а в небе висит серебристо-черная звезда.
Сижу, прислонившись спиной к спасательной шлюпке и глядя на озеро, все еще гладкое, как зеркало. У меня в голове сложились кое-какие гипотезы.
Исхожу из той предпосылки, что я не сошел с ума – в эту аксиому можно только верить. Если я спятил, зачем вообще о чем-либо размышлять? Значит, все, что я видел и слышал, вызвано какими-то внешними событиями, а не только моим воображением. Но – важнейшее обстоятельство! – все эти видения и звуки не подчиняются законам классической физики и во многих отношениях кажутся исключительно субъективными.
Таким образом, я прихожу к заключению, что имеет место сочетание объективных явлений и их субъективного истолкования. Я наблюдаю нечто непривычное для моего мозга, и мозг «переводит» эти впечатления на язык знакомых концепций, максимально приближенных к непонятной реальности. Согласно моей теории, обитатели этого мира все время находятся поблизости – сам того не зная, я хожу по их дворцам и сводчатым галереям, они непрерывно танцуют вокруг. По мере того, как чувствительность моего восприятия оттачивается, я начинаю почти соприкасаться с их средой обитания, почти различаю их. Точнее говоря, ощущаю нечто, вызывающее представления в части моего мозга, ответственной за обработку зрительных образов. Эмоции и закономерности существования обитателей этого мира возбуждают своего рода вибрацию, которая воспринимается моим мозгом как музыка. Они прозрачны и бестелесны, а я состою из плоти. Они живут в призрачном мире дýхов, а я топчу мох тяжелыми ступнями.
В последние дни я пренебрегал передачей сигналов SOS. Это несущественно – батареи практически иссякли.
Серебряное солнце стоит в зените и начинает склоняться к западу. Что дальше? Восход красного солнца? Тьма? Несомненно, я оказался в весьма необычной солнечной системе – орбитальное движение этой планеты должно напоминать эпициклы Птолемея.
Я считаю, что мой мозг постепенно «настраивается», входит в резонанс с этим миром, обучающим меня чувственному восприятию на новом уровне. Если моя теория верна, élan vital, радость жизни, испытываемая туземными существами, выражается в моем мозгу в виде музыки. На Земле, вероятно, мы называли бы это «телепатией»… Таким образом, я практикуюсь, сосредоточиваюсь, открываю сознание все шире, чтобы допустить в него новые возможности восприятия. Морякам, совершающим дальние океанские плавания, известен древний трюк: они никогда не смотрят прямо на далекий огонь, чтобы свет не поглощался «слепым пятном». Я применяю сходную уловку, никогда не глядя прямо на полупрозрачные силуэты туземных существ. Я позволяю зрительному представлению возникнуть и становиться все более четким и подробным – благодаря такому способу восприятия туземцы выглядят, несомненно, как люди. Иногда мне кажется, что я различаю черты их лиц. Их женщины подобны сильфидам, от их красоты сжимается сердце; их мужчины – мне еще не удалось хорошенько разглядеть ни одного из них, но их позы, их пропорции настолько знакомы, что вызывают ощущение поиска забытого слова.
Здесь все постоянно происходит на фоне музыки – так же, как в лесу все происходит на фоне шелеста листвы. По всей видимости, настроение местных существ меняется в зависимости от того, какое солнце светит в небе, и характер музыки изменяется соответственно. Красное солнце вызывало страстную меланхолию. Синее – игривое веселье. Под серебряной звездой аборигены стали деликатными, впечатлительными, поэтично-тоскливыми, и у меня в голове звучат отрывки из «Моря» и «Сирен» Дебюсси.
Серебряный день подходит к концу. Сегодня я сидел у озера, глядя на ажурные узоры серебряных ветвей и наблюдая за плывущими то налево, то направо баркасами-мотыльками. В чем заключается функция этих лодок? Можно ли существование такого рода выразить в экономических, экологических, социологических терминах? Сомневаюсь. В данном случае вряд ли приходится говорить о разуме как таковом. В конце концов, развитый мозг – характерный орган антропоидов, а рациональное мышление, таким образом – характерная функция характерного органа антропоидов.
Поблизости проплывает большой баркас, размытые болотные огни, оранжевые и голубые, горят на концах его снастей – и я забываю о гипотезах. Мне никогда не удастся познать истину. Вполне возможно, что туземные существа так же почти не осознают мое присутствие, как я первоначально почти не осознавал, что окружен ими со всех сторон.
Идет время. Я возвращаюсь к шлюпке. Мимо скользит силуэт молодой женщины. Я задерживаюсь, чтобы взглянуть ей в лицо – она чуть наклонила голову набок, ее глаза обжигают меня близким взглядом – насмешливо-топазовым, но вполне благосклонным…
Я пытаюсь еще раз передать сигнал SOS – безразлично, из чувства долга, потому что подозреваю, что аккумуляторы отсырели и разрядились.
Так оно и есть.
Серебряная звезда выглядит, как гигантская елочная игрушка, круглая и блестящая. Она опускается к горизонту, и снова я пребываю в нерешительности, наполовину ожидая наступления ночи.
Звезда погружается в темный лес. Небо тускнеет, сгущается мрак.
Я поворачиваюсь лицом к востоку, прислонясь спиной к прагматичному корпусу спасательной шлюпки. На востоке темно.
Не имею представления о течении времени. Тьма, безвременье. Где-то движутся по кругу стрелки, отсчитывая секунды, минуты и часы, а я стою, глядя в ночь, неподвижный, как статуя из песчаника – хотя, с другой точки зрения, возможно, лихорадочно кручусь на месте, как саламандра в пламени.
В темноте возникает странное звуковое восприятие. Музыка смолкла – прозвучали несколько тоскливых аккордов, последний плач затерянной души…
На востоке начинает разливаться сияние – зеленое сияние. Восходит величественная зеленая сфера, сочетающая в себе сущность всего зеленого, оттенки изумрудов, озаренной солнцем травы, свежести мяты, морских глубин.
Пульсирующий звук: ритмичная, энергичная музыка, побуждающая покачиваться из стороны в сторону, кружиться то налево, то направо.
Планета утопает в зеленом свете, и я готовлюсь к новому, зеленому дню.
Я почти вошел в резонанс с туземными существами, почти слился с их миром. Брожу среди их павильонов, задерживаюсь перед их палатками, разглядывая предлагаемые изделия и товары: шелковистые медальоны, звездчатые блестки и колечки из плетеного металла, чаши из пуха и радужных дымчатых прослоек, разноцветные крыльчатки и пронизанные светом невесомые сетчатые ткани. Здесь можно найти зеленые стеклянные бусы, пойманных бабочек, порхающих на почти невидимых нитях, хрустальные шары, словно вмещающие в себе все небеса, все облака, все звезды.
