«Он меня примет», – сказал Трасек.
Женщина приглянулась к нему: «Вы его старый приятель?»
«Нет, – ответил Трасек. – Но у нас есть… общие знакомые».
«Что ж, посмотрим. Вам придется немного подождать». Она закрыла дверь, и Трасек остался один на озаренном лунным светом мраморном крыльце.
Довольно скоро дверь снова открылась, и женщина пригласила его внутрь: «Будьте добры, следуйте за мной».
Трасек направился за ней по коридору; женщина шлепала тапочками по темно-красному ковру. Она открыла другую дверь, и Трасек прошел в длинное помещение, освещенное золотистым светом огромной хрустальной люстры.
На полу лежал роскошный восточный ковер с оранжевыми, багровыми и иссиня-черными узорами; массивная старинная мебель была изготовлена из твердого дерева. Вдоль боковой стены тянулись потемневшие от времени ореховые стеллажи, заполненные тяжелыми томами всевозможных размеров, форм и цветов. На противоположной стене висели большие картины, а в зеркале между ними отражалась дверь, через которую зашел Трасек.
Доктор Хорзабки стоял с книгой в руках – высокий узкоплечий человек с тонкой шеей, маленьким острым подбородком и широким плоским лбом. Его волосы уже поредели. На нем был красный полубархатный смокинг поверх черных брюк. Он носил очки с толстыми стеклами – за ними его тускло-голубые глаза казались большими.
Трасек закрыл за собой дверь и медленно прошел мимо стеллажей – хищно, крадучись, как черный волк.
«Да? – спросил доктор Хорзабки. – Что я могу для вас сделать?»
Трасек улыбнулся: «Сомневаюсь, что вы согласитесь сделать то, что можете».
Хорзабки слегка приподнял брови: «В таком случае вам незачем было сюда приходить».
«Допустим, что я – ценитель изящных искусств, – сказал Трасек, указывая кивком на картины, висящие на стене. – Хотя эти странные полотна не совсем в моем вкусе… Вы не возражаете, если я взгляну на них поближе?»
«Нисколько не возражаю, – Хорзабки положил книгу на стол. – Тем не менее, картины не предлагаются в продажу».
Трасек подошел к первому полотну – гораздо ближе, чем рекомендовал бы настоящий знаток. На первый взгляд, изображение состояло всего лишь из оттенков черного, тускло-коричневого и красновато-лилового: «Выглядит довольно-таки блекло».
«С вашей точки зрения», – отозвался Хорзабки, вопросительно переводя взгляд с картины на Трасека и обратно.
«Кто автор?»
«Имя художника неизвестно».
«А! – Трасек перешел ко второй, не менее абстрактной картине. – Ну, это уж вообще какой-то кошмар». Действительно, формы не имели отношения к реальности и, когда ум пытался уловить в них какую-то закономерность или упорядоченность, они ускользали от таких попыток; цвета были не менее причудливыми – безымянные оттенки, бросающиеся в глаза, но не поддающиеся точному определению.
Трасек неодобрительно покачал головой – что позабавило доктора Хорзабки – и перешел к третьему образцу абстрактной живописи – не столь беспокойной композиции из горизонтальных линий и полос золотистого, медного и других металлических оттенков.
Трасек тщательно рассмотрел эту картину: «Здесь наблюдается изобретательная иллюзия пространства и расстояния, – сказал он, краем глаза наблюдая за доктором. – Возникает впечатление, что можно протянуть руку, схватить эту золотую полосу и вынуть ее из холста».
«У многих возникало такое впечатление», – согласился Хорзабки, взирая на посетителя совиными глазами через толстые стекла очков.
Трасек рассмотрел четвертую картину еще внимательнее. «Опять же, это мне непонятно, – заключил он наконец. – Что здесь имеется в виду – деревья?»
Хорзабки кивнул: «Художник изобразил все так, словно вещи вывернуты наизнанку».
«Ага, ага…» – Трасек мудро кивнул и перешел к пятой картине, изображавшей сложно устроенное обрамление из лучистых желтовато-белых линий на черном фоне; все пространство в обрамлении заполняла кубическая решетка, параллельные ряды которой сходились в точку иллюзорной перспективы. Не высказывая на этот раз никаких замечаний, Трасек перешел к последней, шестой картине, представлявшей собой не более чем серовато-розовую размазню, молча покачал головой и отвернулся.
«Возможно, теперь вы могли бы объяснить, почему вы ко мне обратились», – вежливо предложил доктор Хорзабки.
Трасек яростно повернулся к доктору – тот моргнул, явно чувствуя себя неудобно.
«Друг попросил меня найти вас», – сказал Трасек.
Хорзабки покачал плосколицей головой: «Я все еще вас не совсем понимаю. Кто ваш друг?»
«Вряд ли вы вспомните его имя. Но ваше имя ему известно – с тех пор, как он побывал в лагере смерти Боч, в Кунваси».
«А! – тихо отозвался Хорзабки. – Теперь я начинаю понимать».
Глаза Трасека горели так, словно он стоял в темноте у пылающего костра: «Там было шестьдесят восемь тысяч обезображенных рабов. Все они голодали, всех искалечили пытками и побоями, у всех гноились раны, вызванные обморожением – мартышки и шакалы погнушались бы ими».
«Ну зачем же так преувеличивать! – вежливо возразил Хорзабки, опуская в кресло долговязое тело. – Уверен, что…»
«Один из кунвасийских ученых попросил предоставить ему этих заключенных и получил разрешение делать с ними все, что ему угодно. Истощенные и больные, они уже не могли работать, их отправили в Боч, чтобы они там погибли, – Трасек чуть наклонился вперед. – Вас интересует то, о чем я говорю?»
«Да-да, я слушаю», – без всякого выражения отозвался Хорзабки.
«Бесспорно, этот ученый был наделен богатым воображением. Он хотел проникнуть в другие изменения, в другие вселенные, хотя никакого известного средства или устройства, позволявшего приступить к решению этой задачи, не существовало. Любая земная сила действует в рамках земной системы координат, а этот ученый хотел выйти за пределы трех измерений. Он думал об умственной энергии – о телепатии. Все имеющиеся свидетельства указывали на то, что телепатическая связь устанавливалась вне традиционного пространства-времени. Что, если телепатические импульсы можно было бы многократно усилить? Не открыло бы это дорогу в неизвестность? Возможно, сосредоточенное усилие большого количества умов оказалось бы достаточно эффективным.
Итак, в распоряжении ученого оказались шестьдесят восемь тысяч рабов. Он одурманивал их наркотиками, стимулировавшими концентрацию мысли, но в то же время ослаблявшими волю, делавшими их послушными и податливыми. Он загнал их на огороженный двор – так, чтобы они стояли бок о бок, лицом к мишени, нарисованной на фанерном щите. Он приказал им сосредоточиться изо всех сил на желании прорваться внутрь мишени, а не через нее. Из трех направлений выбрать четвертое! Вообразить невообразимое!
Рабы стояли, потея и тяжело дыша, выпучив глаза от напряжения. На мишени стала сгущаться туманная дымка. «Внутрь! Внутрь! – кричал ученый. – Внутрь, а не наружу!» И мишень раскрылась – в ней образовалось отверстие метрового диаметра – отверстие в никуда.
