Ученый позволил рабам отдохнуть один день, после чего снова собрал их, и они опять мысленно прорвались в другое пространство. Семь раз он проводил этот эксперимент, но катастрофа прервала исследования. Генеральный штаб кунвасийцев решил, что настала пора действовать. В первый день они развернули авиацию, но оборонительные силы союзников уничтожили их воздушную армаду над Балтийским заливом. Война была проиграна в тот же день, когда началась.
Ученый, работавший в Боче, оказался в трудном положении. Шестьдесят восемь тысяч рабов знали о семи выходах, ведущих в новое измерение; кроме того, о них знали несколько охранников. Необходимо было обеспечить полную секретность, а что лучше всего заставляет людей молчать? Смерть. Ученому пришла в голову идея. Почему бы не использовать массовое убийство с какой-то пользой – по меньшей мере для того, чтобы удовлетворить прихотливое любопытство? Он разделил шестьдесят восемь тысяч рабов на семь групп и на протяжении следующих нескольких ночей приказывал каждой из этих послушных толп пролезать в одно из семи отверстий.
К тому времени оккупационная армия союзников окружила лагерь смерти. Когда Боч освободили, однако, ученый уже исчез – причем он взял с собой мишени с семью отверстиями. Странным образом, бараки, где ночевали охранники, помогавшие ученому, в предрассветный час перед захватом лагеря окурили нокьюмином. Дело было закрыто, и закрыто наглухо – не правда ли?»
«Надо полагать, – сказал Хорзабки, небрежно вынимая из кармана небольшой автоматический пистолет. – Но такова, опять же, ваша точка зрения. Будьте любезны, продолжайте».
«Я рассказал о том, что знаю, – пожал плечами Трасек, криво усмехнувшись при виде пистолета. – Теперь ваша очередь рассказывать».
«Возможно, вы правы, – Хорзабки поднялся на ноги. – Подробность известных вам сведений удивляет меня, должен признаться. Не могли бы вы сообщить, из какого источника вы их получили?»
«Это ценная информация, – заметил Трасек. – Предлагаю вам поделиться информацией в обмен».
«Хм! – Хорзабки колебался. – Хорошо. Почему нет?» Он поправил смокинг таким движением, как будто ему стало зябко: «Как вы упомянули, у меня возникла величественная и благородная идея, и ни один обычный человек не мог бы представить себе мое торжество, когда эксперимент увенчался успехом в первую же ночь… Долго после того, как заключенные вернулись в бараки, я все еще стоял на платформе, глядя в отверстие, ведущее в мою новую вселенную. Я спрашивал себя: что теперь? Я подумал, что, если бы координаты отверстия были неподвижно зафиксированы в пространстве, движение Земли мгновенно оставило бы его далеко позади. Следовательно, отверстие было зафиксировано в фанерном щите. И действительно, когда я приподнял щит – осторожно, сантиметр за сантиметром – отверстие переместилось вместе с ним. Я перенес щит в лабораторию, а затем и шесть других: теперь у меня были семь чудесных новых вселенных, и я мог носить с собой почти таким же образом, как носят эскизы в папке!» – Хорзабки взглянул на картины, висевшие на стене. Если бы Трасек набросился на ученого в этот момент, он мог бы выхватить пистолет. Тем не менее, он предпочел держаться в стороне. «Заключенные были осуждены на смерть, – продолжал доктор. – Не лучше ли было, чтобы они хотя бы приняли участие в моем великом эксперименте?»
«Их мнением по этому поводу никто не интересовался, – заметил Трасек. – Тем не менее, думаю, что они скорее всего предпочли бы жизнь смерти».
«Пф! – Хорзабки поджал губы и широко махнул тощей рукой. – Такие существа, как они…»
Трасек прервал его, опускаясь в кресло: «Расскажите о своих вселенных».
«Да-да, – рассеянно кивнул Хорзабки. – Необычная коллекция, все они разные – каждая ведет себя по-своему, хотя две вселенные, по всей видимости, контролируются теми же фундаментальными законами природы, что и наша. Вот эта… – он указал на четвертую картину, – идентична нашей, с тем исключением, что ее измерения перевернуты. Все становится вывернутым наизнанку. Пятая вселенная, – он имел в виду изображение, разбитое на бесчисленные кубические ячейки лучистой сеткой линий, – состоит из той же материи, что и наша, но в ней материя развивалась по-другому. Эти перпендикулярные линии, на самом деле – ионы; вся пятая вселенная – одна невероятных размеров динамомашина, – Хорзабки отступил на шаг, опустив руки в глубокие карманы смокинга. – Только эти две вселенные поддаются описанию в наших терминах. Взгляните на первую. Она выглядит, как пестрое наслоение черных, ржаво-коричневых и лиловых тонов. Эти цвета – иллюзия. В первой вселенной нет фотонов, а цвета, которые мы видим – отраженный свет нашей собственной вселенной. Чтó фактически находится за этой мембраной, я не знаю. Любые слова в данном случае бесполезны. Никакие слова, никакие мысли, сформулированные на человеческом языке, не находят в этом случае никакого применения – даже такие концепции, как пространство, время, расстояние, твердость, мягкость, „здесь“ и „там“… Новый язык, новый набор абстрактных понятий потребовался бы, чтобы иметь дело с этой вселенной, и я подозреваю, что, практически по определению, наш мозг неспособен иметь с ней дело».
Трасек кивнул с непритворным восхищением: «Хорошо сказано, доктор! Вы меня заинтересовали».
Хорзабки бледно улыбнулся: «Такие же трудности возникают в связи со второй вселенной, которая выглядит как лихорадочная мешанина форм и цветов, чрезмерная даже для модернистской живописи. Не поддаются представлению в традиционных терминах также третья и шестая вселенные».
«Вы назвали шесть, – заметил Трасек. – Где же седьмая?»
Хорзабки снова улыбнулся – дрожащей маленькой улыбкой куклы-пупсика. Погладив острый подбородок, он кивком указал на зеркало: «Вот она».
«Конечно!» – пробормотал Трасек.
«Седьмая вселенная… – Хорзабки покачал плосколицей лысеющей головой, – настолько чужда нашему миру, что свет отказывается в нее проникать».
«Разве не странно, – спросил Трасек, что заключенным Боча удалось в нее проникнуть?»
«Только на первый взгляд, – отозвался владелец вселенных. – Достаточно задуматься на минуту, и парадокс исчезнет. Тем не менее, – скорбно прибавил он, – не поддающиеся контролю характеристики света не позволяли мне наблюдать за судьбой заключенных. Заключенные поддаются контролю гораздо лучше фотонов».
«Чтó произойдет, если вы засунете туда палку?»
«Она растворится. Рассеется в ничто, как кусочек бумажки, брошенный в доменную печь. Закон сохранения энергии не работает в других вселенных, где наши материя и энергия одинаково неприемлемы, где наши законы не соблюдаются».
«Чтó произойдет, если сделать то же самое в других случаях?»
«В случае первой вселенной палки и железные прутья крошатся, превращаются в пыль. Вторая вселенная не позволяет удержать прут, вырывает его из рук – кто или что это делает, я не знаю. В третьем и четвертом случаях прут можно вынуть обратно – и он не изменится. В случае пятой вселенной прут приобретает электрический заряд и, если его отпустить, летит с огромной скоростью по одному из каналов другого пространства. В шестой вселенной – в этом серовато-розовом пятне – материал палки или прута становится новым материалом, хотя его внутренняя структура остается прежней. В другом пространстве изменяются свойства электронов и протонов, дерево становится твердым, как железо – хотя химические характеристики остаются характеристиками дерева. Наконец, в случае седьмой вселенной, как я уже говорил, любой материал просто рассеивается, перестает существовать».
