Трасек размышлял: «Да, вторая вселенная, пожалуй, непригодна для жизни… Четвертая? Нет, Хорзабки, даже вам я такого не пожелаю. Можете поблагодарить судьбу – мне не нравятся пытки… Что ж, судя по всему, придется выбрать вторую. Сами залезете или вам помочь?»
Губы доктора Хорзабки свернулись в побледневшую трубочку, глаза сверкнули за стеклами очков: «Ничтожный… наглец!» Он выплюнул эти слова, пролетевшие в воздухе, как белые ядовитые змейки. Хорзабки поднял пистолет – прогремели два выстрела.
Все еще ухмыляясь, Трасек подошел к стене, снял щит с отверстием, ведущим во вторую вселенную, и прислонил его к одному из массивных столов библиотеки. Невообразимые формы другого мира плавали, перемещались, возмущали ум.
Хорзабки вскрикнул высоким тонким голоском, подбежал к Трасеку, поднес пистолет почти вплотную к его лицу и выстрелил – снова и снова…
На лбу и на щеке Трасека появились белые отметины. Хорзабки отшатнулся.
«Вы не можете меня убить, – сказал Трасек. – Никакое вещество этого мира не может меня убить. Я тоже – один из ваших подопытных кроликов. Вы заставили меня пролезть в шестую вселенную – и, так же, как ваша палка, я стал непроницаемым».
Хорзабки присел на край стола, опустив руку с болтающимся в ней пистолетом: «Но… но…»
«Все остальные погибли, доктор. Это бездонное отверстие – тот, кто не успел схватиться за край, просто-напросто вечно падает. Мне удалось вылезти обратно, пока вы отравляли газом охранников. А теперь, доктор, – Трасек быстро шагнул к парализованному ученому, – вас ждет вторая вселенная…»
ПЕРЕМЕЩЕННЫЕ ЛИЦА
Старуха, жена дровосека, собирала грибы в овраге северного притока под горой Кройцберг. Подняв глаза, она увидела чужаков. Вытягивая руки перед собой, они шаг за шагом пробирались через папоротники. Их молочно-голубые глаза выглядели пустыми, как внутренняя оболочка устричных раковин. Когда они случайно выходили из тени навстречу солнечным лучам, они вскрикивали от боли и хватались руками за лысые черепа, белые, как слоновая кость, покрытые сеткой бледных синих вен.
Старуха застыла, как пень – у нее перехватило дыхание. Пошатываясь, она отступила на пару шагов, едва удерживаясь на ногах, успевавших поддержать ее только в последний момент. Чужаки тоже неуверенно остановились, пошатываясь и вглядываясь в темно-зеленую тень за озаренной солнцем поляной. Старуха истерически вздохнула, повернулась и побежала, заставляя двигаться упрямые узловатые ноги.
Спустившись по склону метров на сто, она выбралась на тропу, где к ней вернулся голос. Переваливаясь с боку на бок, она бежала, испуская надрывные вопли и хриплые восклицания – бежала, пока ей не встретилась придорожная часовня, куда она бросилась, чтобы опуститься на колени и, задыхаясь, отвешивать земные поклоны, лихорадочно бормоча молитвы о заступничестве.
Из Тедратца поднимались по тропе два лесоруба в кожаных бриджах и потертых черных куртках; они уставились на старуху – насмешливо, но с любопытством. Выпрямившись на коленях, старуха указала на верховья долины: «Дьяволы из преисподней! Исчадия зла бродят в лесу! Я видела, своими глазами!»
«Успокойся! – пренебрежительно сказал старший лесоруб. – Видать, ты опрокинула сегодня лишний стаканчик шнапса. Нехорошо говорить такие вещи в святилище».
«Я их видела! – выла старуха. – Безволосые, как вареные яйца, белые, как сало! Выбежали из чащи, размахивая руками! Кричали дикими голосами, повадились по мою душу!»
«А рога и хвосты у них были? – шутливо спросил младший лесоруб. – Они кололи тебя вилами, хлестали бичами?»
«Негодники нечестивые! Смеетесь, издеваетесь? Пойдите наверх, сами увидите… Дотуда всего-то полкилометра. Тогда посмотрим, кто будет смеяться!»
«Пойдем! – позвал спутника старший дровосек. – Может быть, кто-нибудь действительно напугал ее. В таком случае их надо бы проучить».
Лесорубы стали подниматься размашистыми шагами и скоро скрылись за еловой рощей. Старуха поднялась на ноги и заковыляла к деревне со всей возможной поспешностью.
Прошло пять минут – все было тихо. Затем послышался топот – два лесоруба со всех ног бежали вниз по тропе. «Ну, что скажете?» – дрожащим голосом спросила старуха. Но дровосеки с криками промчались мимо, торопясь вернуться в Тедратц.
Через полчаса полсотни мужиков, вооруженных охотничьими ружьями и дробовиками, стали осторожно подниматься по тропе с собаками на поводках. Когда они прошли мимо часовни, собаки натянули поводки и стали рычать.
«Там, наверху!» – прошептал старший из двух лесорубов. Горцы взобрались по берегу ручья, прошли через еловую рощу и по озаренному солнцем лугу туда, где начиналась смолистая лесная тень.
Из скалистой лощины, где журчал и плескался ледниковый ручей, слышались странные печальные голоса.
Псы рявкали и выли. Горцы потихоньку продвигались вперед, вглядываясь в папоротники. Чужаки сгрудились под козырьком скалы и пытались рыться в земле слабыми, вялыми пальцами.
«Кошмарные твари! – прошипел главарь деревенского отряда. – Вроде огромных личинок колорадских жуков!» Он прицелился из ружья, но другой схватился за дуло и опустил его: «Подожди! Зачем зря тратить добротный порох? Пусть собаки погонят их вниз. Если это взаправду дьяволы, они разозлятся, а кто из нас хочет попасться к ним в руки?»
Эта идея заслужила всеобщее одобрение: псов спустили с поводков. Полные ненависти, собаки бросились вперед пружинистыми скачками: лохматые тени, ощерившиеся клыками, рвущие белую плоть.
Один из горцев выскочил вперед и яростно закричал: «Смотрите, они убили Таппа, моего верного старого Таппа!» Он поднял ружье и выстрелил, что послужило сигналом для общего залпа. Через некоторое время все нелюди были убиты – тем или иным способом.
Тяжело дыша, местные жители оттащили собак и стояли, глядя на странные тела. «Мы правильно сделали, кто бы они ни были – люди, звери или дьяволы, – сказал Йоханн Кирхнер, содержатель сельской гостиницы. – Но в том-то и закавыка! Кто они такие? Кто-нибудь когда-нибудь видел таких тварей?»
«Странные вещи творятся на австрийской земле!»
Горцы стояли и смотрели на груду белых тел. Никто не хотел подходить к ним слишком близко, и теперь, когда прошло ощущение надвигающейся угрозы, участники охоты на дьяволов начинали чувствовать себя тревожно и неудобно. Старый пекарь Алоис перекрестился и, опасливо взглянув на небо, пробормотал что-то по поводу Апокалипсиса. Деревенский атеист Франц вынужден был поддержать свою репутацию. «Демоны, – заявил он, – если допустить, что они существуют, не боялись бы ни собачьих зубов, ни пуль. Надо полагать, это беженцы из русской зоны оккупации, жертвы каких-то пыток или экспериментов». Местный коммунист Хайнрих гневно возразил на том основании, что большой американский лагерь для военнопленных находился гораздо ближе, под Инсбруком: вот что делают с порядочными австрийцами «Кока-Кола» и комиксы!
«Чепуха! – отрезал его сосед. – Ни у одного потомка австрийских женщин нет такой головы, таких глаз, такой кожи. Это какие-то нелюди. Саламандры!»
