«Трог-Сити, 2 декабря. После того, как на прошлой неделе выпал мокрый снег, грипп снова начал распространяться среди троглодитов. Руководство лагеря отчаянно пытается справиться с эпидемией…»
«Трог-Сити, 8 декабря. В двух крематориях, работающих на дизельном топливе, непрерывно шумит ревущее пламя – тем не менее, гора тел трогов, погибших от гриппа, продолжает расти…»
Из продолжения серии «Рассказ о трогах» в ежедневной рубрике Харлана Б. Темпла, 13 декабря:
Сообщения телеграфного агентства «Юнайтед пресс»:
«Лос-Анджелес, 14 декабря. Несмотря на исключительно плохую погоду, рождественский сезон лихорадочного приобретения уцененных товаров начался в этом году раньше обычного…»
«Трог-Сити, 15 декабря. Комендант лагеря, Ховард Керковиц, обратился сегодня ко всем государствам и организациям с отчаянным призывом о дополнительных поставках пенициллина, сульфамидов, теплых одеял, керосиновых нагревателей и обученного персонала. Керковиц признал, что эпидемия гриппа среди троглодитов полностью вышла из-под контроля, и что справиться с ней невозможно…»
Из продолжения серии «Рассказ о трогах» в ежедневной рубрике Харлана Б. Темпла, 23 декабря:
«Не знаю, зачем я тут сижу и пишу это – троглодитов больше нет. Значит, о них больше нечего рассказывать».
РАССЕЯННЫЙ ПРОФЕССОР
Я стоял в темноте перед обсерваторией, глядя на быстро чиркающие по небу огненные следы метеоров, появлявшихся в районе созвездия Персея. Я подготовился. Подготовился тщательно, систематически.
Выдалась достопримечательная ночь: ясная, прозрачная… Идеальная ночь для того, что я задумал – для того, что задумали космос и я. Подъезжал доктор Пэтчер – «старый сыч» Пэтчер, как его прозвали студенты; фары его солидного седана словно прощупывали дорогу, поднимавшуюся в гору. Я взглянул на часы: четверть одиннадцатого. Негодяй опаздывал – скорее всего, провел три лишние минуты, начищая до блеска черные ботинки или щепетильно расчесывая жесткую седую шевелюру.
Машина ползла вверх по склону, фары отбрасывали желтые пятна и тени, снующие у моих ног. Я слышал, как двигатель благодарно вздохнул и скончался; затем, после неспешной паузы, захлопнулась дверь, и шаги доктора Пэтчера захрустели на гравийной дорожке. Казалось, он был удивлен, увидев, что я стою у входа, и проницательно взглянул мне в лицо, будто говоря: «Вам больше нечего делать, Сисли?»
«Добрый вечер, доктор Пэтчер! – любезно приветствовал его я. – Прекрасная ночь! Персеиды очень хорошо видно… А! Вот еще один!» Я указал на один из мгновенно исчезавших белых следов.
Доктор Пэтчер покачал головой с тем ослиным покровительственным добродушием, которое выводило меня из себя с тех пор, как я впервые с ним встретился: «Прошу прощения, Сисли. Не могу терять ни минуты такой чудесной видимости». Он протиснулся мимо меня, обернулся через плечо и заметил: «Надеюсь, все в полном порядке?»
Я промолчал. Не мог же я сказать «нет»! А если бы я сказал «да», он принялся бы рыться и вынюхивать, пока не нашел бы что-нибудь – что угодно – позволявшее ему поднять брови: маслянистый след, незначительное смещение раскрыва крыши по отношению к продольной оси телескопа, окурок сигареты на полу. Что угодно. После чего я услышал бы презрительное фырканье – он бросил бы на меня быстрый взгляд, демонстративно устраняя замеченный недостаток. В конце концов он занялся бы работой – если это можно назвать работой. Лично я считал его занятия тривиальной, мелочной, пустой тратой времени, повторением уже достигнутого более способными людьми, располагавшими лучшим оборудованием. Доктор Пэтчер искал новые звезды. Он не мог успокоиться, ему хотелось, чтобы такую звезду назвали его именем: «новая Пэтчера». Так что ночь за ночью, каждый раз, когда была хорошая видимость, доктор Пэтчер отгонял меня от телескопа – меня, ведущего существенные, важные исследования! Но сегодня Пэтчеру предстояло действительно увидеть нечто новое.
Он был уже внутри – шелестел бумагами, что-то передвигал, куда-то заглядывал; но сегодня все было на своих местах… Я ошибся. «О, Сисли! – послышался его голос. – Вы очень заняты?»
Я поспешил внутрь. Пэтчер стоял рядом с платяным шкафом, предназначенным только для старшего преподавательского состава – его потертый твидовый пиджак уже аккуратно висел на плечиках. Я сразу понял, чем он был недоволен. Пэтчер любил носить белый лабораторный халат, который называл своим «пыльником». Примерно два раза в месяц уборщик, протиравший его платяной шкаф, вынимал этот «пыльник» и перемещал его в шкаф младших научных сотрудников. Почему он так делал – в качестве злорадного подвоха или просто по недосмотру – я никак не мог решить. Так или иначе, уборщик повторил этот обряд сегодня вечером.
«Вы не видели мой пыльник, Сисли? Он не висит на своем месте в платяном шкафу».
У меня готова была сорваться с языка фраза: «Доктор Пэтчер, я – профессор астрономии, а не ваш лакей». На что он желчно возразил бы: «Адъюнкт-профессор, дражайший Сисли!» Тем самым приводя меня в ярость. Но сегодня – особенная ночь. Сегодня следовало делать все возможное, чтобы создать впечатление полной нормальности происходящего, так как предстоящее событие должно было стать настолько любопытным и единственным в своем роде, что обстоятельства оказались бы убедительными только на фоне самой непримечательной, монотонной рутины.
Поэтому я сдержал вспышку раздражения, открыл шкаф младших сотрудников и передал Пэтчеру его халат. «Кто бы мог подумать? – как обычно, изобразил удивление Пэтчер. – Что тут происходит?»
«Надо полагать, уборщик опять все перепутал».
«Ему придется объявить выговор, – сказал Пэтчер. – В обсерватории небрежность такого рода недопустима».
«Полностью с вами согласен», – произнес я. И я с ним действительно был согласен. Я – методичный человек, каждый аспект моей жизни подчиняется жестким правилам, обеспечивающим максимальную эффективность.
Застегивая «пыльник», доктор Пэтчер смерил меня взглядом с головы до ног: «Вас сегодня что-то беспокоит, Сисли?»
«Меня? Ни коем случае. Может быть, я немного утомился. Сегодня я поднялся на гору Тинсли в поисках минералов и нашел несколько превосходных образцов сфалерита». Пожалуй, мне с самого начала следовало упомянуть о моем пристрастии к минералогии. Я – страстный «сборщик камней» и посвящаю большое количество времени своей коллекции образцов породы, минералов и кристаллов.
Доктор Пэтчер слегка покачал головой: «Не могу позволить себе такие затраты времени и энергии. Мне нужно сосредоточить все внимание на работе».
Провокационное, лживое заявление! Доктор Пэтчер был одержим садоводством и дошел до того, что устроил бордюр из розовых кустов вокруг обсерватории.
«Что я могу сказать? – откликнулся я, пожалуй, несколько напряженным тоном. – У каждого из нас свои вкусы и предпочтения». Я взглянул на часы. Двадцать пять минут одиннадцатого. «Оставлю обсерваторию в ваших руках, доктор. Если сохранится хорошая видимость, вернусь примерно в три часа…»
