Наступил день, когда он подготовился – почти такой же, как все остальные дни его жизни. Солнце светило тепло и ярко, воды лагуны рябились и мерцали, увлажняя кромку пляжа маленькими игривыми волнами. У Рона-та-Инги все напряглось внутри, пересохло в горле, он сомневался в своей способности выдавить хоть слово. Молодежь выстроилась вереницей на берегу – все благословляли его лодку пригоршнями воды. Инга взглянул в каждое из лиц, взглянул на хижины, на деревья, на берега, на все, что он любил так горячо… Все это уже казалось далеким. Слезы текли ручейками по его щекам. Он поднял руку на прощание и отвернулся. Он чувствовал, как лодка двигалась по песку, как она стала покачиваться на воде. Пловцы вытолкнули катамаран из лагуны в океан. В последний раз Инга обернулся, чтобы взглянуть на деревню – его охватило безумное желание спрыгнуть в воду и плыть назад, к берегу. Инга поднял парус, сразу раздувшийся под напором ветра. Вода зашумела под катамараном – он плыл на запад, остров остался за кормой.
Синие валы непрестанно поднимали и опускали лодку, за кормой бурлила кильватерная струя. Вечернее небо долго бледнело, становясь золотистым, пылающий закат потускнел, наступили безмятежные сумерки. Появились звезды – Инга, молчаливо сидевший у руля, правил прямо по ветру. В полночь он опустил парус и заснул в на палубе тихо дрейфующей лодки.
Утром он впервые проснулся один посреди пустынного безбрежного океана. Инга поднял парус и снова помчался на запад – так прошел этот день, так прошли еще несколько дней. Инга радовался тому, что взял с собой обильный запас провизии. На шестой день ему показалось, что ветер стал прохладнее. На восьмой день он плыл под небом, затянутым высокой пеленой – он никогда раньше не видел такого пасмурного неба. Синий океан посерел, а через некоторое время приобрел зеленоватый оттенок. Вода под катамараном стала холодной. Ветер налетал яростными шквалами, раздувая сплетенный из лыка парус; Инга горбился, сидя в убежище – в какой-то степени оно предохраняло его от беспощадно налетавших брызг. Утром девятого дня прямо по курсу уже виднелась туманная темная полоса, к полудню превратившаяся в череду высоких утесов – прибой разбивался о зазубренные скалы под утесами, с ревом накатываясь на крупную гальку и откатываясь в море. Ближе к вечеру катамаран уткнулся в один из галечных пляжей – Инга осторожно спрыгнул на берег. Дрожа под хлещущими порывами холодного ветра, он оценил обстановку. На всем каменистом берегу не было никаких живых существ, кроме трех или четырех серых чаек. Поодаль, справа, лежал разбитый прибоем корпус другой лодки, а еще дальше – неразборчивая груда дерева и волокон: скорее всего, остатки еще одной лодки.
Инга перенес на берег оставшуюся провизию, связал ее в тюк, чтобы нести его за спиной, и стал подниматься между утесами по едва заметной тропе. Наверху перед ним открылась просторная, волнистая серо-зеленая равнина. Вдали виднелась гряда пологих холмов – судя по всему, тропа вела именно туда.
Инга посмотрел по сторонам: опять же, вокруг не было никаких живых существ, кроме чаек. Взвалив на спину свой тюк, он направился по тропе.
Приближаясь к холмам, он заметил хижину, сложенную их камней и торфа, а рядом с ней – участок обработанной земли, где чем-то занимались двое: мужчина и женщина. Инга сделал еще несколько шагов, пригляделся. Что за странные существа! Они напоминали людей, но у них была серая, морщинистая, иссохшая кожа. Их руки торчали, как сучковатые палки – сгорбленные, они едва передвигали ноги! Инга быстро прошел мимо – судя по всему, морщинистые существа его даже не заметили.
Теперь Инга торопился, так как приближалась ночь, а впереди все еще возвышались холмы. Тропа провела его по долине, заросшей кряжистыми дубами и низкорослым лиловато-зеленым кустарником, после чего стала подниматься по склону, углубляясь в каменное ущелье, где ветер производил мелодичные посвистывающие звуки. Поднявшись по ущелью, Инга увидел еще одну обширную долину и стал медленно спускаться по тропе. Человек, работавший в поле неподалеку, поднял голову. Инга задержался – ему показалось, что он узнал этого человека. Неужели это был Ома-та-Акара, уплывший под парусом десять или двенадцать сезонов тому назад? Или Инге почудилось? Перед ним был тучный, почти полностью облысевший человек с обвисшими щеками. Нет, это не мог быть стройный Ома-та-Акара! Инга поспешно отвернулся и поспешил дальше. Вскоре он зашел в деревню. Поблизости, у хижины, стоял человек, которого он с радостью узнал: «Такти-Таи!»
Такти-Таи кивнул: «Рона-та-Инга. Я знал, что ты скоро придешь».
«Как я рад тебя видеть! Но давай покинем эти ужасные места и вернемся на остров!»
Такти-Таи усмехнулся и покачал головой.
Инга горячо протестовал: «Только не говори мне, что ты предпочитаешь эту унылую страну! Пойдем! Моя лодка еще хорошо держится на плаву. Нужно только как-нибудь отплыть от берега, не разбившись о скалы, и выбраться в открытое море…»
Ветер выл над горами, кроны деревьев громко шелестели. Слова замерли у Инги на языке. Отплыть от скалистого берега под утесами было очевидно невозможно.
«Дело не только в ветре, – сказал Такти-Таи. – Нам нельзя возвращаться. Нам известна тайна».
Инга потрясенно уставился на старого приятеля: «Тайна? Мне она не известна».
«Пойдем! Теперь ты ее узнаешь».
Такти-Таи провел его по деревне к каменному строению с крутой высокой крышей, выложенной шифером: «Войди, и ты узнаешь тайну».
Рона-та-Инга неуверенно зашел в каменное здание. На каменном столе лежала неподвижная фигура, окруженная шестью высокими свечами. Инга остановился, глядя на сморщенное белое лицо, на белое покрывало поверх неподвижной узкой груди: «Кто это? Человек? Как он исхудал! Он спит? Почему ты мне это показываешь?»
«В этом и заключается тайна, – сказал Такти-Таи. – Она называется „смерть“».
