В Литве погибло 4/5 всех евреев, проживавших в Прибалтике – здесь исторически была большая еврейская диаспора. Лишь несколько тысяч человек (по некоторым данным, 8–9 тысяч) пережили здесь холокост, в том числе 2–3 тысячи, которые были освобождены Красной армией, скрывались с помощью местных жителей или сражались в партизанских отрядах. Остальные уцелели, пройдя концентрационные и трудовые лагеря67. В Латвии с июня 1941 до 1944 г. погибло до 70 тысяч евреев. Это более 85 % от числа тех из них, кто здесь проживал до войны68. В Эстонии, где количество еврейского населения было мизерным (около 5 тысяч, по данным на январь 1941 г.), и которая была занята нацистами не настолько катастрофически быстро, как остальные прибалтийские республики, к моменту полной оккупации осталось около 2 тысяч жителей-евреев. Практически все они были уничтожены к концу 1941 г. Остальные, в числе других беженцев, успели уйти на восток, в Россию. По материалам Ваннзейской конференции (на которой было санкционировано «окончательное решение еврейского вопроса»), Эстония стала первой из оккупированных Третьим рейхом «свободной от евреев» территорией69. И в Литве, и в Латвии, и в Эстонии активными пособниками нацистов в геноциде евреев и цыган были разного рода военизированные «вспомогательные» и «охранные» формирования, состоящие из местного населения70. В небольших населенных пунктах соотношение немецких карателей (в основном офицеров) и местных жителей, участвовавших в убийстве евреев, было 1 к 8 и даже 1 к 4571. (Причем нередко в расстрелах принимали участие местные жители, до войны активно сотрудничавшие с советской властью и теперь таким образом стремившиеся «замолить» грех» перед нацистами.) Немцы старались, чтобы всю «черновую работу» по уничтожению «низших рас» и большевиков делали сами литовцы и эстонцы72. Эти же формирования соучаствовали в истреблении евреев из Германии, Польши, Чехии, Белоруссии и др., привозимых в гетто и концлагеря, расположенные на территории Прибалтики, а также «командировались» на осуществление карательных акций и охрану гетто и концлагерей в Польше, России, Белоруссии, на Украине и т. д.
Борьба с партизанами, которая проходила «в форме упредительного уничтожения всех подозрительных без предварительного следствия»73 (включая ликвидацию целых деревень, жители которых были заподозрены в сотрудничестве с ними) в Белоруссии и регионах России, прилегающих к прибалтийским, также во многом дело рук членов коллаборационистских формирований. «Немецкие оккупанты провели, немало массовых репрессивных акций. Они были особенно безжалостны по отношению к участникам советского подполья, однако их жертвами стало и немало невинных людей. О массовых (и даже единичных) казнях с циничной откровенностью объявлялось в официальных изданиях, выпускаемых под контролем оккупационной власти, или в специальных воззваниях высокопоставленных (чаще всего окружных комиссаров) оккупационного режима»74.
Охрана советских военнопленных, сопровождение их на работы, выполнение карательных – вплоть до расстрела – акций в отношении них также входили в функции вспомогательной полиции, охранных батальонов и подразделений самозащиты. Поведение пособников оккупантов «…несмотря на отдельные исключения, не было более гуманным нежели немецкое»75. На территории Прибалтики, по различным данным, погибло от 400 до 600 тысяч военнопленных. Саласпилс, Клоога, Межапарк (Кайзервальд), Пагегяй и еще более сотни лагерей для военнопленных стали местами уничтожения советских военнослужащих. Формально, в нацистской классификации, они не числились лагерями уничтожения – здесь не было газовых камер и крематориев, – однако смертность в большинстве из них в 1941–1943 гг. достигала 70–90 %76. Главный военный комендант Литвы генерал-майор Э. Юст на «Рижском процессе», состоявшемся в 1946 г. над нацистскими руководителями Остланда, касаясь вопроса об уничтожении советских военнопленных, объяснял, что к ним «применялись методы психического истощения и массового расстрела»77. В 1941–1942 гг. вследствие многодневной перевозки в нечеловеческих условиях (в вагонах для скота, зачастую без обуви, зимой в одних гимнастерках, без еды и воды) или в результате многодневных пеших маршей погибало около половины из доставленных военнопленных78. «Дневной рацион для военнопленных в Прибалтике составлял 250 грамм хлеба и один раз в сутки суп»79. Да и та еда, что выдавалась, готовилась из отбросов. «Положение пленных было ужасное. Они находятся под открытым небом, все оборванные и разутые, пищу дают один раз в день, и то приготовленную из картофельной шелухи»80. В октябре 1941 г. питание было уменьшено на четверть, и это ускорило запланированную немцами смертность в лагерях81. К тому же военнопленные использовались на тяжелых работах. Рабочий день длился 14–16 часов82.
Только в Литве, по различной информации, погибло 170230 тысяч военнопленных83, в Латвии – от 200 до 300 тысяч84, в Эстонии – до 60 тысяч85. Таковы в целом были общие принципы оккупационной политики нацистов, реализуемой на территории Остланда. Специфику ее реализации применительно к каждой из прибалтийских советских республик имеет смысл рассмотреть особо.
2.2. Литовский сценарий
В Каунасе и Вильнюсе немецкие войска были уже к вечеру 24 июня 1941 г. Не известно ни одного факта сопротивления наступающему вермахту со стороны литовцев86. Происходило прямо противоположное. 23 июня, когда части Красной армии и представители советской власти спешно отступали из Литвы, почти одновременно практически во всех городах и в крупных населенных пунктах республики вспыхнуло антисоветское восстание, организованное Фронтом литовских активистов (ФЛА был создан 17 ноября 1940 г. в Берлине, его численность к июню 1941 г. превышала 25 тысяч человек)87. Действия вооруженных отрядов были скоординированы: они громили офисы органов советской власти, занимали радиостанции (первой была захвачена радиостанция Каунаса), расправлялись с бывшими советскими чиновниками и их семьями, выискивали коммунистов и учиняли расправы над ними, устраивали еврейские погромы, наконец, пытались разоружить отступающие части Красной армии.
«Восстание июня 1941 г. не было совершенно стихийным и спонтанным (как иногда утверждают в историографии). Во многих местах Литвы его организационные структуры создавались при помощи эмигрантских организаций и немецкой разведки – абвера. Они вооружались, у них были стычки с советской милицией, от них еще до войны пострадали первые чиновники советской власти»88. Формально ФЛА руководил посол Литвы в Берлине полковник К. Шкирпа, активный сторонник сближения Литвы с Германией еще с середины 30-х гг. В 1938 г. он создал и возглавил пронацистскую организацию «Жигис» в Клайпеде, финансировавшуюся из Берлина89. В 1940 г. Шкирпа не выполнил указание советского МИДа, адресованное к дипмиссиям включенных в состав СССР республик, ликвидировать их зарубежные представительства, и не вернулся в Литву после ее советизации. Уже летом 1940 г. он в результате нескольких встреч с представителями германского МИДа начал формирование Фронта литовских активистов. В октябре эту организацию взял «под опеку» абвер. 25 января Шкирпа представил полковнику абвера И. Гребе план «освобождения Литвы».
