– По-моему, это так естественно. – Кэти пожала плечами. – Но, черт побери, с ними ужасно трудно. Теперь я мечтаю лишь выспаться.
– А Томас помогает тебе с детьми?
– Ты шутишь? – Она закатила глаза. – По вечерам он торчит в пабе.
Возвращаясь домой, я подумала, что Кэти вряд ли можно назвать ходячей рекламой радостей материнства. Обычно безупречно чистые и уложенные, ее жирные волосы теперь были просто стянуты в хвост эластичной тесьмой, и к одиннадцати утра она еще бродила в домашнем халате.
«Надеюсь, я не позволю себе так опуститься, когда мы с Фредди обзаведемся детьми», – подумала я, войдя в наш Манор-хаус и заглянув на кухню, где Дейзи готовила традиционное блюдо из остатков праздничного ужина.
– Дейзи, мне никто не звонил, пока я гуляла?
– Нет, мисс Поузи, к сожалению, не звонили.
– Ладно, все нормально. Чем-нибудь помочь?
– Нет, сама управлюсь, спасибо.
К бабуле на обед пришли викарий с женой, но я их не слушала, думая только о том, почему же Фредди не позвонил мне, чтобы запоздало пожелать счастливого Рождества. Потом я начала беспокоиться, что с ним произошел несчастный случай и он, возможно, лежит в какой-то больнице, мучается от боли в одиночестве…
– Бабуля, можно я позвоню в лондонскую квартиру Фредди? Меня беспокоит, что от него до сих пор нет никаких известий.
– Конечно, милочка, – согласилась бабушка.
Я сходила к себе наверх за записной книжкой и потом трясущимися от волнения руками набрала номер. Этот общий для трех квартир телефонный аппарат находился в коридоре.
– Ну, пожалуйста, хоть кто-нибудь подойдите к телефону, – прошептала я, просто желая узнать, что с Фредди все в порядке.
– Алло, Клэпем 6951.
– Привет, это ты Алан?
– Да, именно.
– Алан, это я, Поузи, – сообщила я соседу Фредди. – А Фредди дома?
– Нет, Поузи, я думал, ты в курсе, что он поехал на пару дней повидаться с матерью. Хотя должен вернуться сегодня вечером.
– Понятно. Я просто начала немного беспокоиться, не случилось ли с ним чего-то, потому что он до сих не позвонил мне. Ты не мог бы оставить ему записку, чтобы он позвонил мне сегодня вечером, как только вернется? И передай ему, пусть звонит в любое время, даже за полночь.
– Будет сделано, Поузи. Но я абсолютно уверен, что с ним все нормально. Ты ж понимаешь, какие проблемы порой подкидывает Рождество.
– Разумеется, понимаю. Спасибо, Алан, скоро увидимся.
– Ну пока, Поузи.
Я отошла от телефона, чувствуя себя довольно глупо. С Фредди ничего не случилось; наверное, он просто был очень занят с матерью. Но во всяком случае теперь он скоро позвонит мне. Почти успокоившись, я пошла играть с бабушкой в карты.
* * *
Но хотя после полуночи я долго бодрствовала, сидя на нижней ступеньке лестницы напротив столика с телефонным аппаратом, чтобы случайно не пропустить звонок, телефон оставался непоколебимо молчаливым.
Когда я, чувствуя себя несчастной, поднималась к себе в спальню, в голове крутилось множество мрачных и ужасных мыслей. Фредди так и не перезвонил. Проведя бессонную ночь, я поняла, что у меня есть только один выход. К тому времени, когда бабуля вышла к завтраку, я уже успела упаковать свои вещи и подготовиться к выезду на железнодорожную станцию.
– Бабуля, милая, мне ужасно жаль, но одна из моих лондонских подруг попала в больницу, и мне обязательно надо вернуться, чтобы навестить ее. Очевидно, она на пороге смерти, – соврала я.
– Правда? Что-то я не слышала телефонных звонков ни вчера вечером, ни сегодня утром.
– Вот и хорошо, бабуля, что они не разбудили тебя.
– Ты вернешься к нам встречать Новый год?
– Думаю, это будет зависеть от состояния моей подруги. Я позвоню тебе, как только смогу. А сейчас мне надо бежать, если я хочу успеть на девятичасовой поезд. Пока-пока, милая бабуля, надеюсь, скоро увидимся.
– Счастливого пути, дорогая Поузи, – крикнула бабушка мне вслед, когда я сбежала с крыльца на подъездную аллею, где Билл уже положил в багажник мой чемодан и завел старенький «форд».
Я знала, что бабушка не поверила мне, но иначе поступить не могла. Что бы там ни случилось с Фредди, я просто не смогу прожить в неизвестности еще целых пять дней.
Когда поезд наконец остановился на вокзале Паддингтон, я спустилась в метро, доехала до Баронс-корт и, пошатываясь от тяжести чемодана, поднялась по бесконечным ступенькам в квартиру, мечтая наконец избавиться от ноши и освежиться перед тем, как ехать к Фредди. Вчера вечером у Эстель, очевидно, гуляла компания, о чем явно свидетельствовал мусор в гостиной. Не думая ничего убирать, я приняла ванну и прошла в свою спальню.
Там, прямо на подушке, лежал какой-то конверт. Я мгновенно узнала почерк Фредди. Мои пальцы так сильно тряслись, что с трудом удалось открыть конверт. Слезы уже туманили мне глаза, когда я начала читать письмо.
«Моя любимая Поузи!
Скажу все коротко и ясно. Когда перед твоим отъездом в Корнуолл я сделал тебе предложение, то ты могла заметить, что после этого я впал в довольно странное настроение. Возможно, произнося слова того предложения, я по-настоящему понял, что нам с тобой просто не суждено быть вместе. Я искренне думал, что готов остепениться и посвятить себя семейной жизни, однако вдруг осознал, что не готов. Дорогая моя Поузи, все дело во мне, не в тебе, уверяю тебя, но именно ради твоего блага я и хочу, чтобы ты полностью поняла, что у нас не может быть никакого общего будущего.
Извини за резкий тон письма, но мне надо убедиться, что ты как можно скорее выбросишь меня из головы и найдешь человека, действительно заслуживающего тебя. Равно, не буду просить у тебя прощения, потому что не заслуживаю его.
Желаю тебе долгой и счастливой жизни,
Фредди».
Я начала задыхаться, бешено колотившееся сердце не успевало накачивать в легкие достаточно кислорода. Пытаясь остановить головокружение, я опустила голову между ног, но все-таки потеряла сознание.
Наверняка это не что иное, как дурацкая злая шутка! Ни одного слова в этом письме не мог написать Фредди, которого я знала и любила. Казалось, будто сам дьявол овладел его душой, заставив написать на бумаге эти холодные, бессердечные слова. Я могла перечитывать их сто тысяч раз, понимая, что не найду в них ни малейшей сердечной теплоты. С тем же успехом он мог просто написать: «Я больше не люблю тебя», – коротко и ясно.
Когда головокружение уменьшилось, я вяло опустилась на подушку, слишком потрясенная, чтобы заплакать. Я абсолютно не понимала, не могла постичь, что случилось за те считаные минуты, что прошли после нашего любовного слияния до его предложения и до его странного последующего поведения. Единственным возможным объяснением мне представлялось то, что произнесенные вслух слова заставили его осознать, что он не любил меня. «Если только, – подумала я с очередным приступом боли, разрывавшей мое измученное сердце, – у него не появилась новая пассия…»
