Ничто не могло подготовить меня к потрясению от первого посещения лаборатории: длинные скамьи, современное оборудование, к которому меня так и тянуло прикоснуться, и предоставленные в мое распоряжение (с разрешения, конечно) богатейшие коллекции семян и засушенных растений.
Как и предупреждала меня Андреа, ботаникой занимались всего три студентки. Энид и Роми – две другие девушки – упорно садились на лекциях подальше друг от друга, каждая стремилась найти себе местечко в кругу парней. Мы часто встречались во время обеда на нашей любимой скамье в Ботаническом саду, делились конспектами лекций и устало изображали удивление перед нелепыми выходками парней. Устраиваясь втроем за столиком в «Игл-пабе», мы неизменно начинали спорить о будущем ботаники. В этом пабе всегда собиралось много народа, отчасти потому, что каждый ученый и студент в университете надеялся лично увидеть Крика и Уотсона, открывших всего пару лет назад структуру ДНК
[33]. В тот вечер, когда я заметила в баре затылок Фрэнсиса Крика, я буквально застыла на своем стуле, исполненная благоговения от близости к этому гению. Энид, гораздо более раскованная, чем я, стремительно подошла к нему и заговаривала ему зубы до тех пор, пока он так же стремительно не ретировался под благовидным предлогом.
– Разумеется, львиную долю работы сделала Розалинд Франклин
[34], – запальчиво заявила Энид, вернувшись за наш столик. – Но ведь она женщина, и никто даже не подумает признать ее заслуги.
У меня не было ни времени, ни желания присоединяться к каким-либо студенческим обществам, поскольку хотелось полностью сосредоточиться на учебе и собственных исследованиях. Селия и Андреа, ставшие моими подругами в Нью-Холле, по выходным шастали по разным компаниям, Селия – в шахматный клуб, а Андреа – в знаменитый студенческий театр «Футлайтс». Я же все свободное время проводила в садах и теплицах, а доктор Уолтерс, один из моих профессоров, взял меня под свое крыло в Оранжерее, красивом застекленном павильоне с влажным воздухом. Бывали вечера, когда я пропадала там до самого закрытия, после чего усталая, но довольная, поднималась прямиком в свою холодную келью и забиралась в кровать.
– Господи, какая же ты зануда, – сказала мне Андреа однажды за завтраком. – Ты едва ли рискнешь пойти куда-то, если там тебе не позволят возиться в земле с твоими драгоценными семенами. В общем, так, сегодня вечером у нас в театре будет шикарная вечеринка, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется тащить тебя туда силком.
Сознавая правоту Андреа и, кроме того, понимая, что она не примет никаких отговорок, я позволила ей оживить мое красное платье – именно в нем я отмечала восемнадцатилетие – одним из ее ярких шарфиков. Практически сразу по приходе на это сборище я поняла, что проведу ужасный вечер. Какофония громких голосов и музыки во владениях главы труппы «Футлайтс» предупредила меня, что я буду здесь чувствовать себя, как та самая вытащенная из воды рыба. Тем не менее, чтобы успокоить нервы, я взяла со столика какой-то стакан с вином и вступила в суматошную толпу. Держа меня за руку, Андреа проталкивалась в глубь зала в поисках ведущего.
– Вон он, Фредди. Разве не дивный парень? – И она расплылась в сияющей, совершенно не свойственной ей улыбке.
Ее перст указывал в сторону молодого парня, окруженного группой поклонников, все слушали его внимательно, точно короля, выступавшего перед своими верными подданными. Глядя на него, я испытала на редкость странное ощущение, словно время вдруг почему-то замедлилось и остановилось. Я видела все как в замедленной съемке, изящные жесты его рук и медленно открывавшиеся и закрывавшиеся полные губы. Темные и густые волнистые волосы ниспадали до плеч, как на знакомых мне портретах поэтов-романтиков. Большие и выразительные глаза поблескивали темным золотом, как шкура молодого оленя, а лицо с высокими скулами казалось высеченным резцом скульптора. «Такому красивому лицу позавидовала бы любая женщина», – подумала я, когда Андреа втянула меня в его компанию, выводя из задумчивости.
– Фредди, дорогой, позволь представить тебе Поузи Андерсон, мою замечательную подругу.
Когда он взял и поцеловал мою руку, меня пробрала такая дрожь, словно тело пронзило множество молний, а его глаза взирали на меня так, словно я была единственным человеком в этом зале.
– Счастлив познакомиться, – произнес он мелодичным, бархатным голосом. – И чем же ты занимаешься здесь, в Кембридже?
– Ботаникой, – умудрилась вымолвить я, чувствуя, как предательский румянец заливает мне шею.
Я мгновенно с ужасом представила, что в своем красном платье сейчас стану похожа на перезрелый помидор.
– Как интересно, наши эстетические ряды пополнились серьезным ученым! – объявил он толпе, и я невольно почувствовала, что он высмеивает меня, несмотря на доброжелательный взгляд его устремленных на меня глаз.
– И откуда же ты, Поузи, родом?
– Родилась в Саффолке, но росла в Корнуолле.
– В Саффолке? – Фредди улыбнулся. – Значит, у нас есть нечто общее. Я тоже там родился. Поузи, давай поболтаем позже. Мне страшно интересно, почему такая красивая девушка, как ты, – я почувствовала, как его взгляд скользнул по моей фигуре, – предпочитает скрывать свои прелести под белым халатом, неужели тебе так нравится таращиться в микроскоп?
Я кивнула и ухмыльнулась, как идиотка… буквально потеряв дар речи, и даже обрадовалась, когда кто-то отвлек внимание Фредди и он наконец перестал разглядывать меня.
Разумеется, «позже» мы так и не поболтали; весь вечер Фредди окружали утонченные барышни, с коими я с моими буйными кудрями и в простецком красном платье не могла даже начать соперничать. Андреа вскоре затерялась в толпе, забыв обо мне, поэтому через часок я ушла оттуда и отправилась домой, мечтая о Фредди и раздумывая о том, почему он назвал меня «красивой».
* * *
Зима в Кембридже принесла нежданные радости. Древние каменные здания опушились искристым белым инеем и, занимаясь чем-то в теплицах Ботанического сада, я ощущала себя, как в гигантском иглу. Подходил к концу осенний триместр, и застольные разговоры в Нью-Холле крутились вокруг единственной темы – рождественского бала в колледже Святого Иоанна.
– Я лично пойду в брюках, – заявила Андреа. – Буду как Марлен Дитрих, и любой парень, осмелившийся подойти ко мне, докажет свою храбрость.
