– Идите и помогите, – типично по-матерински приказывает Клементина, и они, взяв прихватки, берут горячие блюда.
Я несу картошку через гостиную. Аша и Ая догоняют и идут по обе стороны от меня.
– Мы хотим посмотреть, как вы разговариваете с ее классом, – тараторит Аша. – Скажите нашей маме. – А потом они оба ускоряют шаг, обгоняют меня, и их длинные юбки кружатся синхронно.
Проходя мимо лестницы, я непроизвольно смотрю вверх. Я хочу туда подняться – может, мне попросить, чтобы показали дом? Интересно, как выглядит твоя комната сейчас, когда тебя нет. Твои родители ее сохранили? И поможет ли мне эта информация, смогу ли я понять, что они думают на самом деле о случившемся с тобой? Если твою спальню сохранили, будет ли это означать, что они ждут твоего возвращения? Или же что они оставили ее в качестве святыни?
Клементина возвращается и находит меня.
– Красивый дом, не правда ли? Эдди сама вручную вырезала бра.
– Да, здесь потрясающе. Как ты думаешь, я могу подняться наверх?
Клементина тревожно моргает.
– Зачем?
– Я просто подумала, что было бы любопытно посмотреть, как они его обустроили.
– Эдди довольно закрытый человек. Но ты можешь в любое время приехать и посмотреть наш дом!
Клементина милая. Быть может, я смогу ей доверять. Быть может, она больше подходит на эту роль, чем Джед, который появляется именно в этот момент. Одна нога у него мокрая по щиколотку и вся в болоте, так что он выглядит так, будто действительно не в себе.
Мы с ним не разговаривали с вечера воскресенья, когда нам потребовалось более двух часов, чтобы вернуться на ранчо. Более двух часов обоюдного молчания под звуки ночного леса и гневные крики, от которых у меня кровь стыла в жилах. Мимо не проехала ни одна машина, и я не уверена, благословение это было или проклятие. Предложили бы нас подвезти или забавы ради попытались бы взять нас на слабо и столкнуть в пропасть? Когда мы наконец собрались перейти шоссе к ранчо, появился полуприцеп. Джед невольно рассмеялся, поймал мой взгляд и покачал головой. Но как только мы перешли дорогу, заклинание было разрушено, он проводил меня до моей двери и ушел, не пожелав спокойной ночи.
Твоя мать возмущена его опозданием:
– Где ты был? Мы все тебя ждем!
– Я хотел сходить поплавать, – отвечает он. Аша и Ая отчаянно хихикают, и обе хлопают рукой по стулу между ними.
– Джед, садись сюда! – зовут они в унисон.
– Я сделала татуировку! – Аша закатывает рукав, обнажая запястье.
– Это переводилка, – вставляет Ая. – А когда мы пойдем стрелять?
Даже женщины из церкви, кажется, радуются его присутствию. Только твоя мать ощетинивается.
Мы молимся и начинаем есть. Еда обильная и очень тяжелая. Твой брат и Клементина молчат, склонив головы над тарелками, нарушая молчание только для того, чтобы восхищаться по поводу еды твоей матери, сада твоей матери, ранчо твоей матери. Элоди и Джеральдин, которые каждое лето работают на ранчо, поют еще более громкие дифирамбы твоей матери, восхищаясь тем, какая она сильная женщина, какая хорошая повариха, как она всех вдохновляет. Ощущение, что их пригласили на королевский ужин и они не могут поверить в такое чудо – находиться на ее земле, в ее королевстве.
Но каждый раз, когда она выходит из-за стола, каждый раз, когда она поворачивается спиной, их лица меняют выражение, их плечи опускаются, и они выглядят как ростовщики, подсчитывающие долги. Я вспоминаю о Морони, о том, как он восхвалял твою мать до небес, а потом за спиной назвал ее ведьмой. Вспоминаю, что сказал мне тот мужчина из Хеппи-Кэмпа в самый первый день: «Мы делаем ставки! И спорим, как долго вы там продержитесь!»
Я понимаю, почему она им не нравится; такую суровую женщину трудно полюбить. Но они также полагаются на нее. В Хеппи-Кэмпе не так много возможностей. Окрестности настолько красивы, что бедность людей чересчур бросается в глаза. На Элоди и Джеральдин те же платья, в которых они были в церкви. Сидя напротив них, я вижу, что то, что я приняла за узоры, на самом деле – пятна пота, которые не выстирываются. А волосы у них темные из-за запекшейся под ними грязи. И хотя еда Эдди на вкус похожа на удобрение и, вероятно, изобилует веществами, не одобренными министерством здравоохранения, они все равно доедают все полностью.
В подобном месте Эдди роскошна, она – королева. Интересно, не потому ли она остается, несмотря на свои заявления о ненависти всего и вся вокруг. По правде говоря, я не могу представить ее где-нибудь еще.
На протяжении всего ужина меня так и подмывает поговорить о тебе. Я пытаюсь придумать способ ненавязчиво ввернуть твое имя в беседу, не привлекая внимания.
Твои дочери прекрасны, Клементина. Эдди, а как насчет вашей дочери?
Гомер, каково было здесь расти? Каково было расти с твоей сестрой?
Но вместо этого я жую стряпню твоей матери и чувствую легкое головокружение от свежего воздуха. Когда меня о чем-либо спрашивают, я отвечаю: «Да, да, мне здесь нравится. Да, мне так повезло быть здесь. Да, да, да…» – до тех пор, пока единственным моим желанием не остается бежать. Бежать к границе ранчо и пересечь ее. Пересечь ее и дышать, дышать! И видеть не только лес, но и деревья в нем.
Девочки суетятся вокруг Джеда с таким энтузиазмом, что это утомляет меня, заставляет задуматься, было ли у меня когда-нибудь столько энергии и почему я не использовала ее для чего-нибудь хорошего. Со своей стороны, Джед вежлив, но рассеян. Каждый раз, когда наши взгляды встречаются над столом, это выглядит несчастливой случайностью.
– Мне пора. – Он отодвигает свой стул, и все за столом одновременно начинают шевелиться, как будто он разрушил чары.
– Я приготовила десерт, – говорит Эдди. Все переводят взгляд с нее на Джеда.
– Уже поздно, – произношу я, что не нравится твоей маме.
Джед неуверенно поднимается на ноги, будто ему физически трудно встать из-за ее стола:
– Спасибо за ужин.
– Ты останешься на десерт, иначе это грубость.
За столом тишина. Удивительно, но я думаю о пистолете у ее бедра и представляю, что она застрелила бы его за то, что он посмел уйти; вот насколько сильно на все навязана ее воля. Она будто принесла к столу стеклянный купол, накрыла им всех нас, и мы оказались в ловушке. Я вспоминаю, как ты говорила: «Это настоящая глухомань, и я не могла убежать», – и думаю: не от нее ли? А потом вспоминаю, как ты прокомментировала эпизод «Убийство Ди-Ди Бланшар»: «Как же мне это понятно, как понятно».
Джед и твоя мать смотрят друг другу в глаза. Мне кажется, она хочет, чтобы он с ней поругался. Ты говорила, что ей нравятся сильные люди. Думаю, она скучает по тебе. Ты была сильной, а теперь ты пропала, а единственные люди, с которыми она могла бы играть в свои игры, сломлены и потеряны.
