Я вздрагиваю, увидев, как грузовик Джеда выезжает со стоянки. Но он слишком далеко, чтобы заметить меня, и я просто провожаю его взглядом, пока он не скрывается за поворотом. Наверняка он меня ждал, но мы разминулись.
Я спешу в кофейню. Колокольчик звенит над моей головой, но внутри пусто.
– Ау? – зову я, но ответа нет. Интересно, не забыла ли Тасия запереть дверь? Я подхожу к стойке. За ней небольшая кухня, на стене которой я вижу телефон. – Эй? Тасия? Мне нужно позвонить, – говорю я и хватаю трубку, пока меня никто не остановил. Я звоню на ранчо.
Меня застает врасплох то, что трубку берет твой отец; меня бесит его придурковатый тон и очередная шуточка:
– Где-где ты? В Хеппи-Кэмпе? Аж в самом Хеппи-Кэмпе?
Он соглашается забрать меня, и я вешаю трубку на место. В кофейне все еще пусто. Оттого, что здесь никого нет, мне немного не по себе. Интересно, Джед тоже здесь был один?
Я выглядываю в окно, проверяю, не идет ли кто, а затем ныряю за стойку. Я точно не знаю, что ищу, но не могу не воспользоваться случаем. Я нахожу пустую фляжку, пачку сигарет и пистолет. Я так привыкла к виду оружия, что и ухом не веду.
– Ты что там делаешь?
Я подпрыгиваю от неожиданности. Тасия выходит из задней части кофейни, поправляя волосы.
– Извините. Мне нужен был телефон.
– В следующий раз спрашивай разрешения. – Я могла бы заметить ей, что спрашивать было не у кого. – Я собираюсь сделать перерыв.
Я хотела бы продолжить с ней общение, но понимаю, что сейчас не самое лучшее время, поэтому благодарю ее и ухожу. На улице я торчу около афиши и в ожидании изучаю анонсы уже прошедших событий.
Твой отец приезжает быстрее, чем я думала. Его внедорожник светится черным, и я вспоминаю ту ночь с Джедом, когда похожая машина пыталась столкнуть нас с дороги. Машина тоже была черной, и фары тоже были похожи на кошачьи глаза. Но это не мог быть твой отец; конечно же, нет. Джед прав. Мне нужно перестать видеть повсюду злые козни.
– Мне действительно очень жаль, что я заставила вас ехать сюда, так далеко от ранчо, – говорю я, забираясь на переднее сиденье и пристегивая ремень. Живот у меня уже сводит от предстоящей дороги.
– Без проблем. Бип-бип. – Я не вполне понимаю, что он хочет сказать. Твой отец из тех, кто собственные шутки выделяет интонацией, чтобы окружающие точно рассмеялись, даже если и не поймут почему.
Моя голова кружится сильнее оттого, что на первом повороте он разгоняется. Я где-то читала, что укачивание вызывается тем, что глаза и уши получают противоречивый сигнал. Если сосредоточиться на чем-то внутри машины, например на приборной панели или на книге, то глаза получат сигнал, что вы не двигаетесь, в то время как уши слышат звук движения. А мозгу кажется, что организм отравлен, поэтому он посылает сигнал тошноты, чтобы отторгнуть отраву.
Схожим образом я отношусь к твоему исчезновению. Мой мозг говорит мне, что я ошиблась, что ты уехала, сумела сбежать. Однако что-то еще (быть может, сердце?) чувствует, что это неправда. И это противоречие отравляет меня, вызывая тошноту. Я судорожно хватаюсь за дверцу машины.
– Прошу пардона, ты хорошо себя чувствуешь?
Твой отец ужасно надоедливый.
– Ага, нормально. Просто немного укачивает.
Твой отец ведет машину как псих, входит в повороты на полном ходу, а затем резко тормозит, как будто эти повороты он видит впервые.
– Смотри в одну точку на среднем расстоянии, – высокопарно произносит он, словно цитирует кого-то, хотя опять же непонятно кого. Он улыбается, отчего в уголках глаз у него появляются морщинки. Затем он стремительно ныряет в очередной поворот и потом снова бьет по тормозам. – Знаешь, Эдди очень рада, что ты здесь. Мы оба очень рады. Очень-очень рады.
– Замечательно, – говорю я. – Мне тоже здесь очень нравится.
Я не кривлю душой. В этих местах может быть безлюдно, но при этом не бывает пусто. Пространства, которые могли бы быть заселены людьми, заполнены горами, деревьями, цветами и ручьями. В этом есть что-то живительное, что-то, что заставляет меня чувствовать себя более здоровой, чем когда-либо. Несмотря ни на что.
– Мы надеемся, что ты останешься с нами надолго.
Мой живот бунтует. Я хватаюсь за ручку двери:
– Можно спросить?
Мы вот-вот приедем на ранчо.
– Что ж, Сера, ты уже спросила.
Я ненавижу твоего отца.
– Это касается вашей дочери. Я… Мне хотелось бы знать, что с ней случилось.
Твой отец – единственный, кого я еще не опрашивала.
Его лицо застывает, как будто мы наконец-то наткнулись на что-то нешуточное. И без привычной дурашливости лицо у него суровое и странное.
– Эдди считает, что Рэйчел… покинула нас.
Я не говорю, что остальные считают иначе. Если все это был розыгрыш, то разыграла ты в первую очередь своих родителей.
Он разгоняется и резко уходит с трассы. Я из последних сил цепляюсь за дверную ручку, и мы несемся по краю пропасти. Наконец он останавливается прямо перед поворотом. Мое сердце бешено колотится, а тело напрягается в ожидании опасности. Твой отец выключает двигатель.
Некоторое время он ничего не говорит. Невозможно понять, о чем он думает. Хотя я знаю, что он отец – твой отец! – в то же время он такой комичный персонаж, что ему трудно сочувствовать. Наблюдая, как он себя ведет, сложно видеть в нем отца, потерявшего единственную дочь. Наконец он набирает полные легкие воздуха, затем выдыхает (как и ожидалось, издав при этом довольно неприличный звук) и начинает свою речь:
– Было пасхальное воскресенье. Мы все собрались за столом: Гомер, Клементина, Тасия, Морони и Джед. – От волнения я забываю, как дышать. Он первый из опрошенных мною свидетелей сразу переходит к делу. Всю информацию он преподносит мне на блюдечке. – Я сразу понял, что что-то не так, – останавливается он, как будто это конец истории.
Проходит довольно много времени, прежде чем я спрашиваю:
– Что произошло?
– Мы собирались есть десерт. И в этот момент Рэйчел исчезла.
– Что вы имеете в виду? Она просто встала и ушла?
Он нахмурился:
– Я не знаю, ушла ли она. Здесь пешком далеко не уйдешь, – говорит он дурашливым голосом, и я сомневаюсь, не шутка ли это. Я знаю, что твоя мать неуравновешенна, но мне всегда казалось, что твой отец просто тупой. Теперь мне кажется, что он, возможно, на всю голову поехавший. – Эдди сделала пирожные.
– И никто из вас ничего не предпринял? Вы ее не искали? Не вызывали полицию?
– Она постоянно так делала. – Он гладит руль. – С самого детства. Просто исчезала. Для нее это было игрой.
– Но раньше она всегда возвращалась.
