Солнце садится. Кромешная тьма – идеальная обстановка. Страх только усиливает эмоции. Мы должны вести себя тихо. Должны действовать быстро. Каждое мгновение – украдено. Все острые ощущения – только для нас.
Сначала мы делаем это на кухне, у стола. Затем перемещаемся на пол в гостиной. Потом в душ. Мое тело поднимается до крещендо, до того головокружительного состояния тягучей истомы, что я боюсь, что не вернусь, боюсь, что он оставит меня в ловушке. Поэтому я умоляю его помочь мне, освободить меня, и он помогает, и я испытываю оргазм за оргазмом.
У меня очень давно не было секса. Думаю, я боялась. Боялась этого чувства, когда ты оказываешься в чьей-то милости, беззащитная, уязвимая, в ловушке. Мое тело похоже на изношенные струны, натянутые слишком туго. Если на них сыграть, всегда есть шанс, что они порвутся, и эта угроза распространяется через весь инструмент, оживляя ночь. У поломанных людей секс самый лучший.
Когда становится слишком поздно притворяться, что солнце никогда не взойдет, он целует меня и шепчет мне в шею:
– Я не хочу уходить.
Я целую его в ключицу:
– А придется.
Он снова меня целует. А потом я смотрю на него из окна. Наблюдаю, как он растворяется в ночи. Я в полном замешательстве. Я не знаю, кто я и куда иду. Хотелось бы мне пойти за ним в темноту.
На следующее утро в саду по дороге в конюшню я прохожу мимо твоей матери. Она стоит по колено в кустах ежевики и с решительной миной, но без маски или перчаток обильно распыляет на них нечто из красной стеклянной бутылки. Спору нет, кусты ежевики погибают, но такими темпами она убьет все живое вокруг. Всему саду придется погибнуть, чтобы спасти нас от ежевики.
Кукла сидит возле оранжереи, где я ее и оставила, но лицо у нее пестрит дырами. Затаив дыхание, я машу рукой твоей матери.
Покормив лошадей, я заглядываю к Белль Стар. Теперь при виде меня она фыркает. Я растираю ей затылок и расчесываю загривок.
Твоя мать подъезжает на своем квадроцикле, лязгая бутылками, за ней следует свора собак. Как только она слезает с машины, они падают в траву. Я отхожу от Белль Стар, вспоминая, что я должна работать, но твоей матери, похоже, все равно.
Заметив приближение твоей матери, Белль Стар пятится, вскидывает голову и устремляется в загон.
– Она выглядит лучше, – говорит твоя мать.
– Да.
– Она уже может вернуться на пастбище, – произносит она, ставя ногу на красный забор.
– Но ведь теперь мы убедились, что на нее действительно нападали другие лошади.
– Если они и нападали на нее, то только потому, что она слабая. Ей нужно научиться быть сильной.
– Она еще не готова.
Твоя мать вскидывает голову и делает паузу, задумавшись. Видимо, она хочет, чтобы я поняла, что принятие решения – за ней. Наверное, она хочет, чтобы я чувствовала, что нахожусь в ее власти. Мне вспоминаются слова Джеда: «Она меня наказывает». Вдруг она просияла:
– Мы с Эмметтом сегодня утром разговаривали о тебе. Мы оба так рады, что ты здесь. Мы бы хотели, чтобы ты переехала в наш дом.
Я вздрагиваю. Ее предложение застает меня врасплох, и мне нужно какое-то время, чтобы понять, что она имеет в виду.
– Переехать в дом? То есть жить там?
– Да.
Мне кажется странным совпадение, что теперь, когда домик для персонала вычищен до блеска и в нем действительно можно жить, она предлагает мне переехать в ее дом. Она словно знает, что Джед его прибрал. Что Джед был со мной. Она будто знает все. Я чувствую, что краснею. Знает ли она, что я была у желтого дома? Это она бросила камень? Она что, хочет все время держать меня на виду и присматривать за мной? Знает ли она, что я спала с Джедом? Я понимаю, что это не ее дело, но мне все равно кажется, что я каким-то образом ее предала. Может, она добивается, чтобы я именно такие чувства и испытывала?
– Мне кажется, что оставаться в домике для персонала одной опасно, – говорит она. Она снова вскидывает голову странным, девичьим манером. – Не хочу тебя пугать, но, думаю, там могут быть крысы.
Крысы были там постоянно, с самого первого дня. Даже после уборки в домике все равно пахнет крысиным пометом. Они носятся по чердаку днем и ночью. Иногда я вижу, как они скачут между половицами и падают из дыр в потолке.
Она опирается на забор в задумчивости.
– Ты могла бы жить в комнате Рэйчел.
Мое сердцебиение учащается. В твоей комнате я могла бы обнаружить что-то, что помогло бы мне совершить прорыв в своем расследовании. А еще я могла бы украдкой воспользоваться интернетом, чтобы проверить учетную запись Грейс в фейсбуке и убедиться, что она действительно вернулась в Техас. Твоя мать загнала меня в угол. Отказаться я не могу, но, по крайней мере, могу обсудить условия. Я отхожу от перил.
– Я думаю, мы должны оставить Белль здесь.
Твоя мама презрительно фыркает, словно она понимает мой замысел. Она смотрит на меня, изогнув бровь.
– Замечательная идея.
Закончив работу, я иду собирать вещи. Сложив их в машину, я еду через ранчо к дому твоей матери. Она встречает меня у задней двери, в прихожей, где я снимаю обувь. На кухне готовится ужин. Твой отец сидит за письменным столом в углу и что-то напевает себе под нос. По сравнению с домиком для персонала здесь очень уютно, тепло и идеально чисто.
– Почему бы тебе не поставить сумку, не вымыть руки и не прийти помочь мне закончить готовить ужин? – с улыбкой говорит твоя мать, ведя меня на кухню. Я бросаю сумку в угол рядом с лестницей.
– Добрый вечер. – Твой отец отворачивается от компьютера, чтобы помахать мне. – Ах, Сера, Сера, – напевает он мое имя в такт известной песне
[27]. Похоже, он покупает еще одну лодку.
Твоя мама готовит и просит меня нарезать авокадо, помидоры, перец и зелень, собранную в саду. Мы накрываем стол, садимся, молимся и едим. Я оглядываюсь вокруг и задаюсь вопросом, была ли твоя жизнь такой: семейные ужины, статуя Христа в гостиной и под всем этим – показная добродетель, словно мы все договорились играть свои роли идеально.
– Разве это не мило? – Твоя мать тепло улыбается мне и твоему отцу. – Я же говорила, что все сработает. Мы так рады, что ты здесь.
После обеда мы играем в настольную игру. События прошлой ночи дают о себе знать, и я чувствую страшную усталость. Я не могу вспомнить название игры, и ее правила тоже ускользают от меня. Я проигрываю каждый раунд, и твоя мама расстраивается.
– У Рэйчел очень хорошо получалось, – разочарованно говорит она, словно я не соответствую твоим параметрам. Однако ей нравится побеждать, и они с твоим отцом широко улыбаются, когда подсчитывают очки в конце и я снова оказываюсь в проигравших.
