– Понятно, – произношу я, и это лучшая реакция, которую я могу предложить. – А дальше что произошло?
– Рэйчел безапелляционно заявила, что, когда это будет ее дом, мужчин здесь не будет. Что-то в этом роде, – говорит он, а я практически уверена, что Рэйчел могла выразиться и похлеще.
– На этом моменте мама вынесла свое завещание. Как вы понимаете, Пасха удалась.
Я наклоняюсь ближе. Краем глаза я вижу ранчо, темнеющее вдали, как миска с кровью.
– Кому по ее завещанию доставалось ранчо?
Он вытаскивает изоленту.
– Ее собакам.
От неожиданности у меня перехватывает дыхание.
– Что-о-о-о?!
– Она завещала ранчо своим собакам, а моего отца это ужасно развеселило, только и всего. Мама любит поступать подобным образом. Ей нравится играть с людьми.
Мне вспоминается слово, которое использовал Джед: «Наказывать».
– А так вообще можно делать? – Мне кажется, у твоей матери есть все шансы пережить своих собак.
– Даже если нельзя… – Он пожимает плечами. – После оглашения завещания речь перевели на другое, но нам-то стало понятно, что ловить тут нечего. Вот почему Рэйчел ушла. Она прожила здесь больше тридцати лет. У нее никогда не было собственной жизни. Она так и не обзавелась собственной семьей. По правде говоря, я думаю, она возлагала какие-то надежды на это место. Даже если бы ранчо досталось мне, она понимала, что для нее мы всегда найдем местечко, – красуясь собой и своим благородством, говорит он.
Вдруг он останавливается и хмурится, затем смотрит на меня таким взглядом, каким смотрят психиатры: будто это я выворачиваю перед ним душу.
– Я не зря тебе все так подробно рассказываю. От Клэм я узнал, зачем ты на самом деле приехала сюда. Она говорит, что ты… очарована Рэйчел. – У твоего брата есть классная привычка сглаживать углы и употреблять более мягкие выражения. – Я очень надеюсь, что, услышав от меня правду, ты просто уедешь домой.
Странно, как больно это ранит. Этот милый, хороший мальчик не хочет, чтобы я осталась. Все это очень нелогично, и тем не менее его попытка защитить меня выглядит в моей голове так, будто он меня отвергает. Почему он хочет, чтобы я уехала? Какой за этим скрывается мотив?
– Какую правду?
– Рэйчел сюда не вписывалась. Людям было неуютно в ее присутствии. – Пот струится у него по лбу, ему будто больно говорить такие вещи. – Очень многим с ней было некомфортно, ее было слишком много. – Я не сомневаюсь, что он тоже так считает: Гомер со своей милой, любезной, услужливой женой. Мне так и хочется сказать ему, что он понятия не имеет, каково это – быть женщиной, когда по большому счету у тебя только два выхода: быть неудобной или исчезнуть. Мне хочется высказать ему все это, потому что частичка меня не теряет надежды, что он сможет меня понять, хотя головой я чувствую обратное.
Он с лязгом захлопывает дверцу.
– Готово.
Я выхожу из задумчивости.
– Правда?
– Ага. – Он складывает инструменты. – Пара пустяков.
– В чем была поломка?
Сдвинув брови, он отвечает:
– Провода порвались.
– Вы имеете в виду, что кто-то их перерезал?
– Зачем кому-то это делать? – Он приподнимается с земли, а я понимаю, что совершенно забыла спросить его о Флоренс. Он направляется в сторону квадроцикла, так что заискивать и юлить мне некогда.
– Могу я задать вам вопрос?
Он останавливается и медленно оборачивается.
– Что ж, Сера, ты его уже задала, – и он улыбается так же, как твой отец.
Мои губы сжимаются, и я обнаруживаю, что не могу подобрать слова и ничего не соображаю. Из-за того ли, что он виновен, или оттого, что я чувствую себя виноватой, спрашивая подобное?
– Флоренс Уиплер.
– Что? О чем ты? – спрашивает он таким тоном, будто говорит с буйнопомешанной.
– Вы встречались, верно? До того, как она исчезла. – Его лицо вмиг становится отрешенным, а мне на память приходят те моменты, когда я приставала с расспросами к Джеду. Тогда, даже обвинив его в убийстве, я чувствовала себя в безопасности. Сейчас у меня нет этого чувства. Вмиг создается ощущение, что передо мной уже совершенно другой человек, не похожий на того, кто стоял здесь секунду назад. И когда этот новый кто-то (тьфу, ну ведь тот же Гомер!) начинает отвечать, впечатление такое, что перед тобой робот.
– Н-нет, – говорит он так, будто я ошибаюсь.
– А я думаю, что да.
– Я… Почему ты так говоришь? Кто тебе это сказал? Что ты такое говоришь? – Он говорит медленно, но видно, что он сердится. Его щеки с такими прекрасными ямочками горят.
– Я видела ваши имена, вырезанные на дереве.
Слишком поздно я понимаю, что совершила фатальную ошибку.
– Что ж, Рэйчел, это не то чтобы настоящая улика. Кто угодно может написать чье-то имя на дереве. – Он приближается ко мне с инструментом в руках. – Где ты нашла это дерево? Так, из чистого любопытства. Думаю, мне стоит разобраться с этим. Я бы не хотел расстраивать свою жену.
Он улыбается по-идиотски, ну точно как твой отец, словно все происходящее – забавная игра.
У него есть как минимум десять способов убить меня своим инструментом. Я совершенно одна. Твоих родителей рядом нет. Джед вообще теперь не сможет прийти мне на помощь. Если я исчезну прямо сейчас, об этом никто не узнает. Никто, кроме Клэм, которая ждет меня на ужин. Но Гомер – ее муж. Он может сказать ей что угодно. Например, что меня не было дома, когда он приехал. Он может похоронить меня на кладбище домашних животных или зарыть под кустами ежевики. На ранчо тысяча и одно место, где он может бросить мое тело, и никто никогда меня не найдет.
– Я точно не помню.
Мне хочется спросить его о других женщинах, но мне страшно. Я боюсь, как он себя поведет, если поймет, что я соединила все точки в один рисунок, что я все понимаю. Убийство. Пропажа. Сговор.
Несколько секунд он не двигается с места. Затем его колено дергается.
– Почему бы тебе не вернуться обратно? Я тут хочу еще кое-что проверить. А потом мы вместе поедем ужинать.
– Я поеду на своей машине, – предлагаю я. – Не хочу обременять вас, чтобы вам не пришлось везти меня домой после ужина.
– Как угодно. – Пожав плечами, он направляется к резервуарам с водой.
В ожидании Гомера я проглотила таблетку драмины, но все равно приезжаю в Хеппи-Кэмп разбитая, с невыносимой пульсирующей болью в висках и с головокружением, от которого едва могу стоять на ногах. Дом Клементины и Гомера очень похож на их дом на ранчо (и еще на полсотни домов в округе), только здесь он огорожен белым частоколом. Мой взгляд перемещается с чердака на подвал – не там ли он прячет тела?
