Только вот кто из них убийца? Гомер? Твоя мать? Твой отец? Или все вместе? У кого есть доступ к тому компьютеру на ранчо? Кто отправлял сообщения с аккаунта Грейс? Доступ есть у твоих родителей, но они почти не знают, как им пользоваться. А компьютер меж тем стоит внизу, рядом с задней дверью. И дверь эта постоянно не заперта. Кто угодно может попасть внутрь.
Гомер останавливается у двери, широко улыбается мне, как Уолт Дисней в день открытия Диснейленда, и говорит: «Добро пожаловать в наш дом». Меня тошнит, но мне нужно вести себя нормально. Я привыкла притворяться и делаю это уже не первый месяц, но сегодня получается плохо. В каком-то смысле я готовилась к этому всю свою жизнь. Я делаю глубокий вдох.
Гомер распахивает дверь в дом, и за ней открывается та жизнь, которую мои родители всегда хотели для меня, жизнь, которой я должна была жить. Девочки за столом делают уроки. Клементина готовит ужин на кухне. В воздухе витает аромат выпечки и свечей из бутика, тут и там стоят самодельные элементы декора пастельных тонов.
Гомер целует жену в шею (прямо в сонную артерию), говорит, что ужин пахнет потрясающе. А девочки сделали уроки? Девочки, как героини семейного фильма, дружно начинают жаловаться:
– Но эта домашка такая бессмысленная!
– Нам это никогда не пригодится!
Гомер многозначительно смотрит на меня, как на соучастницу этого действа.
Я предлагаю помочь Клементине на кухне, она соглашается из вежливости, но не знает, что мне поручить, а я тоже не знаю, чем могу быть полезна. В конечном итоге я стою в стороне, все сильнее и сильнее покрываясь краской стыда, заливаясь неловким румянцем оттого, что я – не Клементина.
Я пробовала пожить обычной жизнью – с мужем, работой, семьей, – но не прижилась в таких условиях и просто все бросила, не подумав, что других вариантов нет. Я вспоминаю, каким Гомер был в лесу, и сравниваю его с тем, каким он предстает сейчас, – типичным семьянином. Похоже, я желала невозможного, когда хотела себе такой жизни.
– Я до сих пор не могу поверить, что Джед покончил с собой, – говорит Клементина, стоя у плиты. Думаю, она в принципе не верит, что люди совершают подобное. Она выбрала правильную жизнь, и, что еще важнее, она счастлива так жить. Джед не мог. Я не могу. Ты не можешь. Уклад жизни, который подходит Клементине, ломает нас.
Ужин готов, и мы убираем учебники и тетрадки, ставим тарелки на стол, во главе которого сидит, конечно, Гомер, а Клементина и дочери сидят по обе руки от него. Я сижу в одиночестве на другом конце стола.
Во время еды они издают такие странные воркующие звуки, словно успокаивают еду.
– Как дела на ранчо? – спрашивает наконец Клементина. – Ну, то есть не считая… – Лицо ее кривится от допущенной бестактности. – Как в остальном дела?
– Все хорошо. Как же все-таки там красиво. – Я думаю о послании Грейс домой, о послании, которое было отправлено уже после ее исчезновения, и содрогаюсь.
– Ты останешься на ранчо?
– Да, – отвечаю я, не задумываясь.
Вилка противно скребет по тарелке.
– Правда? Это неожиданно.
– Почему?
– В свете всего произошедшего… – Она хочет, чтобы я уехала. – Многие захотели бы уехать.
– Неужели? – Я бросаю вызов. Аша и Ая поднимают головы, а затем снова утыкаются в тарелки. – Вы, случайно, не получали вестей от Грейс?
– Грейс? – переспрашивает Клементина.
– Это жена Джеда. Хочу выяснить, все ли с ней в порядке.
– Я слышала, она вернулась в Техас.
– Нет, она не возвращалась в Техас.
Клементина выпрямляется.
– Да? А я была уверена, что она просто вернулась домой.
Это напоминает мне слова Джеда: «Может быть, я просто хочу верить, что Рэйчел сбежала… И я буду верить в это». Похожие слова сказала и Клэм: «Я бы не стала беспокоиться о Рэйчел. Она могла позаботиться о себе сама». Ведь это же нормальная реакция человека. Мы все говорим одинаковые банальности, когда кто-то исчезает.
– Многим людям приходится здесь нелегко, – вставляет Гомер хорошо поставленным голосом истинного проповедника. – У них развивается кабинная лихорадка, как у Джеда. Не хочется так говорить, но, по моему мнению, в последнее время он стал довольно недобросовестным. – Гомер дважды дергает себя за воротник.
– Я не знала, что вы общались, – говорю я.
Клементина бросает взгляд на Гомера.
– Слухи здесь быстро разносятся, – вмешивается она. – Маленький городок и все такое. Мы ведь переживали за него.
– Мы в общем-то за всеми приглядываем. – Гомер сияет, как святой. Клементина улыбается.
– После смерти Джеда меня навещал Морони, – говорю я. – Похоже, он где-то подрался. Как и Джед.
Гомер потягивается.
– Что ж, печальная правда в том, Сера, что иногда люди умирают в разгар спора. Прежде чем мы получаем шанс раскаяться и попросить прощения.
Я думаю о Флоренс.
Девочки сидят, опустив головы. За окном черным-черно. На всю округу не видно ни одного фонаря.
В груди у меня собирается комок:
– Могу я задать вам вопрос?
– Ты уже его задала! – хором отзываются Аша и Ая.
Я делаю глубокий вдох. Все может закончиться прямо сейчас. Молчи. Ничего не спрашивай. Чувство, как под конец фильма ужасов, где герой медленно идет по коридору, сжимая окровавленный нож, а ты сидишь на диване, до боли сжав пальцы, и смотришь, как герой протягивает руку к последней двери; крик рвется из вашей груди: «Не смотри! Что бы там ни было, не смотри!»
– Вы знали Эйприл Аткинс?
Эпизод № 81: В подвале
Почти полгода их держали в подвале, закованными в цепи. Он насиловал и пытал их. Они считали, что все происходило по обоюдному согласию. Они верили, что он их любит.
Клэм вздергивает подбородок. Девочки еще ниже опускают головы.
– Эйприл?
– Да.
– Ат-кинс? – практически по слогам произносит она.
– Я думаю, она работала на ранчо.
– Хм.
Девочки избегают смотреть мне в глаза. Гомер выгибает бровь.
– Мне кажется, что какое-то время на ранчо работала некая Эйприл.
Клементина надувает губы:
– Трудно всех запомнить!
– Тогда, может, вы помните Элизабет Лоу? Лию Таунсенд? Мисси Шуберт?
– Тебе лучше спросить у Эдди. – Клементина яростно царапает вилкой тарелку. – У нее должны сохраниться записи.
Девочки встают одновременно:
– Можно нам выйти из-за стола?
