Она разрезает еще одно перевясло, и мы грузим и этот сноп.
– Достаточно. – Она хлопает в ладоши. – Тебе нужны перчатки. – Она показывает на мои руки, испещренные мелкими болючими порезами от люцерны. Я их даже не замечала, но, как только перевожу на них взгляд, они начинают гореть.
– Как долго вы живете здесь?
– Слишком долго. – Она торопливо идет к трактору. – Можешь встать сюда. – Она постукивает ногой по ступеньке, устраиваясь на водительском месте. – Я покажу тебе лошадей.
Я вскакиваю на ступеньку и крепко держусь. Трактор большой и зеленый, со следами смазки. Мотор оживает, и она ведет его, словно хочет что-то кому-то доказать.
Она начинает смеяться, глядя на меня, изо всех сил вцепившуюся в ручку: «Он разгоняется только до двенадцати миль в час».
Я пытаюсь улыбнуться, но не каждый день мне приходится обманывать подозреваемого и выходить на работу, к которой я абсолютно не пригодна, все это – с абсолютно незнакомым человеком у черта на куличиках. В последнее время я везде чувствую себя чужой, чужой в этом мире. Я смеюсь, когда надо бы хмуриться, и плачу, когда надо бы улыбаться. Я постоянно прячусь под маской, и, казалось бы, сейчас, ради тебя, мне должно быть проще простого примерить на себя новую личину, но меня всю трясет, я испытываю чувство апатии и нереальности происходящего. Меня не покидает ощущение, будто я оказалась в вымышленном мире. В подкасте.
Она должна была с самого начала понять, что что-то не так. И она понимала. Понимала, но не обращала на это внимания. Ей было страшно, но она продолжала играть с огнем, все ближе и ближе. Есть видимые угрозы и невидимые угрозы, и порой бывает так, что видимые кажутся менее опасными.
Мы останавливаемся у первого загона. Она встает со своего места, а я спрыгиваю на землю, чтобы не мешать ей.
– Каждой лошади положен один стебель. Раскладывай их подальше, иначе лошади подерутся.
К забору подходят, фыркая, четыре лошади разных пород: пегая лошаденка, изящный арабский скакун, крепенькая работящая лошадка и малютка пони породы Морган со светлой гривой и хвостом. Твоя мать называет их клички, но делает это кое-как, словно придумывает их на ходу:
– Кевин, Ангел II, Сокровище и Белль Стар.
Она разделяет пучки, кидает их через ограду, и стебли разлетаются во все стороны, а с них сыплются колоски.
Лошади дерутся за право поесть первыми. Я где-то читала, что иерархия лошадей в природе настолько строгая, что каждая лошадь в стаде знает свое место. Эта иерархия проявляется, когда их кормят: стебли они берут по очереди. Я спешу помочь, пока твоя мать не закончила без меня, и бросаю последние стебельки четвертой лошади, которая держится на значительном расстоянии от других, нервно гарцуя взад и вперед. Это та соловая
[21] пони, Белль Стар, она переступает ногами и трясет своей золотой гривой.
– Может, подвинуть? – говорю я, думая про себя, что, если подвинуть еду поближе к пони и подальше от других лошадей, она может подойти.
Твоя мать презрительно фыркает: «Сама разберется». Она запрыгивает обратно в трактор, я спешу за ней. Белль Стар продолжает пригарцовывать, словно огороженная невидимым забором, вскидывает голову и потряхивает хвостом.
Мы останавливаемся еще у трех загонов и кормим всех живущих на ранчо лошадей. Всего их здесь двадцать одна: среди них есть как рабочие лошадки, так и те, кто предназначен для скачек. Мы объезжаем поля на тракторе, и пейзаж для меня начинает обретать форму. Ранчо разбили у подножия горы, на узком плато расположились домики – цепочка белых кубиков с красными ставенками. Твоя мать показывает мне озеро для рыбалки, стрельбище, вьющуюся по всему участку миниатюрную железную дорогу и конные тропы, которые вереницей поднимаются по склону. Все на ранчо устроено для удобства гостей, это идеальное место для отдыха всей семьей. Но в то же время газоны заросли травой, домики опутаны паутиной, все проржавело, вода из бассейна почти полностью слита, а та, что осталась на дне, по цвету похожа на мочу. И все это покрыто зарослями ежевики.
– Наши попытки уничтожить ежевику остаются тщетными, – говорит твоя мать.
Я отмечаю, как она сидит в тракторе: вытянувшись вперед, такая напряженная, что мне хочется постоянно оглядываться назад, вздрагивая от каждого шороха. Интересно, чего она боится?
Когда мы спускаемся с пригорка в дальнем конце ранчо, из-за деревьев выскакивает пара лосей. Их появление не слишком удивляет нас. Твоя мать отпускает тормоз, и мы скатываемся вниз. У края обрыва мы проезжаем мимо пожарища, в котором еще дотлевают угли. Рядом стоит дом, современный, выкрашенный в темно-фиолетовый цвет. Он выделяется на фоне остальных, красных с белым, и выглядит странником, заблудившимся по пути в Сан-Франциско.
Твоя мать указывает на дом:
– Это дом Джеда. Он должен был жить там со своей семьей, поэтому мы и выделили ему такое большое жилье. Снаружи не видно, но внутри очень просторно. Мы построили этот дом для своего сына, отделали его, как он просил, – в паузах между словами слышно урчание мотора, – а теперь там живет Джед.
Закончив на этом разговор, она резко жмет на газ.
– А где ваш сын? – Я пытаюсь перекричать рев двигателя, но она не слышит меня или делает вид, что не слышит. Я вспоминаю, что конкретно ты рассказывала о своем брате. В эпизоде № 8: «Ему все доставалось с легкостью». В эпизоде № 13: «Мой брат – “хороший мальчик”». В эпизоде № 33: «Он окунулся в религию, а теперь захлебывается ею».
Она возвращается к сараю и глушит двигатель. Незамеченными подкрались сумерки и окрасили все в возвышенные, божественные цвета, что никак не вяжется с душной атмосферой вокруг. Твоя мать указывает на свой дом, который стоит поодаль, возвышаясь над всем ранчо:
– Летом мы ужинаем в саду, наблюдаем закаты. – Она снимает перчатки. – Я могу предложить вам сорок часов в неделю. Уборка, объездка лошадей, присмотр за животными.
– Где я буду жить?
– У нас есть домик для персонала, я покажу. Он совсем обычный, не такой, как тот, в котором остановился Джед. – Она ударяет себя перчатками по коленке. – Но мы еще посмотрим, вернется ли он вообще. – Она облокачивается на трактор. – Вам нужно будет самой готовить, кухня вон там. Не нужно рассчитывать, что мы будем все время есть вместе. Мы стараемся обходиться тем, что сами выращиваем. Но этого на всех не хватает, по крайней мере пока не созреет урожай. Вам придется самой о себе заботиться в нерабочее время.
– Ничего страшного.
– И не покупайте себе еду в Хеппи-Кэмпе или в других местах поблизости.
Как по команде, мой живот начинает бурчать от голода:
– Где же мне покупать продукты?
– Мы закупаемся в Ашленде.
– Это где?
