Ничего не выходит. Приходится копать еще глубже, расчищать снег по бокам браслета. Жереми стягивает перчатку и царапает лед пальцами.
Бесполезно.
Через несколько секунд пальцы немеют и краснеют. Жереми снимает рюкзак и достает складной перочинный нож. Открывает лезвие и молотит им по снегу, откалывая плотные куски льда.
Так уже лучше.
Через несколько сантиметров браслет уже хорошо виден, как и ткань.
Жереми обхватывает браслет пальцами и дергает изо всех сил. И падает на спину, с браслетом и тканью в руке. Но не только с ними.
Он замирает от ужаса.
К горлу подкатывает тошнота. Нож выпадает у него из рук, как и браслет, и Жереми давится, пока его снова и снова рвет на снег.
17
– Айзек… – начинает Элин, ее слова пронзают странную тишину. – Если это какая-то дурная шутка…
В детстве он проделывал подобное. Вполне в его духе. Что угодно, лишь бы на него обратили внимание.
– Это не шутка, – Айзек заглядывает ей в глаза. – Когда я проснулся, ее уже не было.
Он бледен, под глазами фиолетовые круги.
– Может, она ушла поплавать или в спортзал? – предполагает Элин. – Отель такой огромный. Здесь наверняка куча мест, где она может быть.
– Я проверял. Никто ее не видел. И вообще, вот так уходить на нее не похоже. – Он отодвигает стул и садится. – И еще я нашел у двери вот это. – Он вытаскивает что-то из кармана и кладет на стол перед Элин.
Ожерелье.
Волнами жидкого золота на стол льются тонкие петли цепочки. Элин смотрит на них и замечает маленькую золотую подвеску в виде буквы «Л».
– Наверное, упало.
– Ты только посмотри, – говорит Айзек. – Цепочка порвана. Что-то случилось.
– Что, например?
Ее охватывает знакомое раздражение, Элин уже и забыла, как это бывало. Как он всеми силами стремился привлечь внимание, бесконечно перескакивая от одной драмы к другой.
– Ну, не знаю. Она бы почувствовала, что цепочка порвалась. Остановилась бы ее поднять. Это подарок Корали. Памятная вещь. – Айзек колеблется. – Как для тебя цепочка Сэма.
Рука Элин на автопилоте хватается за собственное ожерелье. Через несколько лет после смерти Сэма мать заказала ожерелье с его любимым рыболовным крючком, покрытым серебром.
– Так что ты пытаешься сказать?
– Это значит, она уходила в спешке, у нее не было даже времени подобрать цепочку, или она не могла…
– Возможно.
Рядом с Айзеком возникает официант:
– Кофе?
Айзек коротко кивает:
– Черный, пожалуйста.
– Может, она решила прогуляться? – предполагает Уилл, не прекращая жевать. – Распогодилось.
– Может быть. Но почему не оставила записку? Что-то не так. Я уверен. Она бы не ушла, не сказав мне ни слова.
Его тревога заразительна. Сердце у Элин колотится, хотя она и не сомневается, что Айзек преувеличивает. С чего вдруг считать Лору пропавшей? Она отсутствует совсем недолго. Существует куча объяснений, куда она могла деться.
А потом Элин вспоминает сцену, которую видела накануне вечером. Лора с телефоном снаружи, ее ожесточенное и сердитое лицо.
– Когда ты видел ее в последний раз?
– Вчера вечером. Мы лежали в постели, читали. Выключили свет около одиннадцати.
– А ночью ты ничего не слышал? Никакого шума?
Уилл смотрит на нее с явным удивлением. Элин понимает, что он никогда не видел ее такой. В рабочем настрое. Она и сама удивлена: уже год как не в полиции, а рефлекс никуда не делся – задавать вопросы, собирать информацию.
– Ничего, – отвечает Айзек.
Возвращается официант с кофейником и ставит его на стол. К потолку поднимаются спирали пара.
– Слушай, – говорит Элин, – на работе я постоянно с таким сталкивалась. Люди паникуют, когда кто-то пропадает, волнуются, говорят, что этот человек никогда себя так не повел бы, но обычно всегда есть объяснение – какой-нибудь срочный вызов, другу понадобилась помощь…
– Не оставив записки? Не позвонив? – фыркает Айзек, в его тоне появляются резкие нотки. – Да брось, вы ведь только что приехали. У нас были планы на сегодняшний день.
Элин снова вспоминает Лору с телефоном на улице, бешено пляшущий в ночи огонек ее сигареты.
– И ты понятия не имеешь, где она может быть?
Лицо Айзека мрачнеет:
– Нет.
Он наливает себе кофе. Дымящаяся жидкость расплескивается по сторонам, образует лужицы на столе.
– Ее телефон тоже пропал? А что-нибудь из ее вещей?
Если речь действительно идет об исчезновении человека, понимает Элин, это первое, что следует выяснить. Было это спонтанно или запланировано?
– Нет, все на месте. И телефон, и сумка. – Айзек вытирает салфеткой кофе со стола. – Вся ее одежда здесь, Элин, и ее туалетные принадлежности… Она ничего не взяла. Вряд ли ты оставишь все вещи, если собираешься уехать, правда?
– Слушай, – говорит она, осторожно подбирая слова, – некоторые люди уезжают. Бросают все. Такое случается. – Она задумывается, не зная, как правильно сформулировать фразу. – Айзек, вчера вечером ничего не случилось?
– Нет.
Что-то в его интонациях напрягает Элин. Он явно что-то скрывает.
– Пожалуйста, Айзек. Ты должен ответить честно.
Последний уголок салфетки становится мокрым и грязно-коричневым. Айзек кивает.
– Вчера вечером Лора была расстроена. Взвинчена. Я решил, что это из-за встречи с тобой, но теперь думаю, что дело в другом. – Он хмурится. – Она была какой-то отсутствующей, озабоченной. Я одевался к ужину, и тут она вышла из душа и сказала, что не пойдет. Мол, есть другие дела. Я разозлился, сказал, что их можно отложить, ведь мы договорились встретиться с вами.
– Так ты собирался прийти? – спрашивает Элин ровным тоном, отмечая, что Айзек и не думал извиняться.
– Да, но хотел, чтобы и Лора пошла. – Он трет глаза. – Не знаю, может, мне стоило ответить, дескать, ничего страшного, я пойду один, но ведь это был ваш первый вечер в отеле. Мы поссорились. И серьезно. Лора упряма. Стоит ей закусить удила…
– Так она сказала тебе, что у нее за дело?
– Нет. Это меня и взбесило. Она лишь сказала, что это связано с отелем.
– Работа?
– В последние несколько месяцев… она работала без передышки. – Осушив кофе, он встает. Его тело напряжено. – Я собираюсь обзвонить ее друзей, родню и соседей в Сиерре. Если она на самом деле могла уехать без вещей, стоит это проверить.
