– Сесиль только что сказала, что расскажет сама, если он этого не сделает.
– Что расскажет?
– Этого она не сказала, – Уилл глубоко вздыхает. – И что ты будешь с этим делать?
– Не знаю.
Она представляет ладонь Лукаса на руке Сесиль, вспышку злости в его глазах. Ей нужно подумать, чтобы прояснить мысли.
Но прежде всего нужно сделать то, что больше всего ее страшит, – поговорить с Айзеком, рассказать ему о Лоре.
– Я поговорю с Айзеком наедине, не возражаешь? – спрашивает Элин, произнося мысли вслух.
– Конечно, – кивает Уилл. – А я поработаю.
Они спускаются по лестнице. На последней ступеньке Элин что-то приходит в голову – обрывочно и смутно. Какая-то мысль витает на краешке сознания, но Элин никак не может ее ухватить.
62
– Но ты сказала… Ты думала…
Айзек пытается найти нужные слова, но не находит. Его лицо распухло, глаза превратились в щелочки. Экзема на веке ярко-красная, расчесанная.
– Да. Но я ошиблась.
Сдвинув груду одежды, Элин садится на кровать рядом с ним, с болью понимая, насколько слова не соответствуют ситуации. Она снимает с плеча сумку и ставит ее на пол.
Айзек придвигается ближе. Элин замечает на его лбу тонкую пленку пота.
– А что насчет камер? – спрашивает он. – Лора толкнула тебя…
– Я не знаю. – Она откидывает волосы со лба. Кожа стала влажной и липкой. Почему же так жарко? – Может, она пыталась меня предупредить. Знала о происходящем, насколько это опасно…
Айзек качает головой, теперь его лицо совсем близко.
– И ты думала, что Лора замешана. Подозревала ее. – С укором глядя на Элин, он складывает в ладони салфетку неровным квадратом. – Она так хотела снова наладить с тобой отношения, Элин. Ты ведь знаешь об этом, правда? Она никогда не понимала, почему ты оборвала с ней связь. Она пыталась писать и звонить…
Элин отодвигается и ерзает, в груди встает знакомый ком вины – она снова кого-то подвела.
– Айзек, я была не в себе. Как и все мы.
Спину щекочет капелька пота, стекая вниз. Элин встает и поворачивается к камину. Он включен, оранжево-красное пламя лижет стекло.
Зачем он зажег камин, если в номере и без того жарища?
– Не может быть никаких оправданий, Элин, – настаивает Айзек. – Она твоя подруга. А ты отделалась от нее, как мама от Корали.
Повисает неловкая, тяжелая тишина. Элин понимает причину его злости – Айзека злит не она, а сама ситуация и его бессилие, но она не может удержаться от ответа.
– Никто ни от кого не отделывался. Жизнь в тот день… просто закончилась. Дело не только в Лоре. Мама почти со всеми перестала общаться.
– Нет. – Пальцы Айзека рвут салфетку в клочья. – Мама думала только о себе. О своем горе. Какое оно глубокое, насколько важное. И не желала думать о ком-то еще.
Он смотрит Элин в глаза, не мигая.
Элин чувствует невысказанное обвинение – Айзек имеет в виду и ее, но предпочитает говорить только о матери. Ее-то здесь нет, она не может оправдаться.
А может, он прав?
Размышляя над его словами, Элин смотрит на падающий снаружи снег. Возможно, он и прав. Горе по Сэму… поглотило все на своем пути, и Элин позволила этому случиться. Допустила. Это простительно в двенадцать лет, но не сейчас.
Айзек отворачивается, его плечи дрожат.
– То, через что прошла Лора… – Его голос ломается. – Это я виноват. Мне следовало внимательнее за ней приглядывать.
Его плечи опадают, словно из него ушла вся энергия.
Элин наблюдает за ним. Непонятно почему, но от неспособности Айзека продолжать злиться и спорить у нее снова встает ком в горле.
Элин шагает к нему и протягивает руку, но слишком нерешительно. Рука застывает в воздухе, а потом опускается.
Она понимает, что слова бесполезны, более того, все только начинается. Горе… оно как взрывающиеся одна за другой бомбы. Каждый час детонирует новая. Потрясение за потрясением.
– Айзек, ты ничего не мог сделать. Тот, кто это совершил… Он умнее. На шаг впереди.
У Элин складывается впечатление, что он ее даже не слышал, он смотрит на падающий за окном снег. Молча вытирает глаза ладонью.
Элин колеблется, не зная, что делать дальше. Айзеку нужно время, чтобы молча обдумать ситуацию, проанализировать ее.
– Слушай, мне нужно идти. – Она встает. – Хочу посмотреть, что записано на флешке. Я проведаю тебя попозже, хорошо?
Он не отвечает.
На пути к двери внимание Элин притягивает что-то в камине, среди пламени, которое лижет стекло. Она останавливается, чтобы разглядеть получше. Это не дерево, а что-то более тонкое, свернувшееся трубочкой. Бумага?
– Что это? – как бы невзначай спрашивает Элин, показывая на камин.
– Ты о чем? – поднимает голову Айзек.
– В камине. Похоже на бумагу.
На этот раз она уверена, что видит какое-то изображение. Чьи-то силуэты.
Фотография?
– Просто пара рецептов, – поспешно отвечает он. – Мусор из моей сумки.
Айзек не смотрит ей в глаза.
Когда Элин уже тянется к дверной ручке, огонь внезапно устремляется вверх, словно почуяв вкус свободы. Фотография, если она там была, исчезает, превратившись в горстку пепла.
Элин понимает, что, скорее всего, это ерунда, но ее не покидают сомнения. Эти сомнения тесно связаны с образом в ее голове – Айзек стоит с вытянутыми руками, и его пальцы в крови.
63
Вернувшись в номер, Элин не обнаруживает там Уилла.
Он разве не собирался поработать? Она проверяет телефон и находит там сообщение: «Пошел перекусить».
Элин улыбается. Когда Уилл работает, ему постоянно нужно заправляться. Когда он оставался ночевать у нее и приносил работу, Элин всегда устраивала послеобеденные перекусы – яичницу или кашу, сыр и печенье.
«Ладно. Я в номере. Скоро увидимся», – отвечает она.
Потом она достает из сумки перчатки и вытаскивает из пакета флешку. Вставляет ее в ноутбук, и на экране появляется окошко: «Открыть диск F».
Элин кликает. Экран заполняется содержимым флешки – там двадцать или тридцать документов. Все названия файлов одинаковые, за исключением последней цифры.
Она открывает первый. Это отсканированный документ, бумага слегка пожелтела по краям, слова, похоже, напечатаны на машинке, а не набраны на компьютере.
Взгляд Элин останавливается наверху страницы. «Клиника Готтердорфа». Слева стоит дата: 1923 год.
