Есть уникальная возможность оказать помощь в создании реальной основы для России, без вовлечения какой-либо политической партии или сторонней организации, поскольку мы говорим о глубоко духовном движении, а никоим образом не о политическом.
Это было распространенное среди квакеров мнение: поскольку у них на первом месте были вопросы духовности и духовного воспитания, они считали, что власть не будет против их участия в созидании нового общества.
Совершенно понятно, что многочисленные встречи англичанина не прошли незамеченными: Грегори Уэлч больше не получил разрешение на въезд в РСФСР.
Кроме прочего, возможно, Уэлча не хотели допустить в страну по причине его повышенного интереса к спасенным в 1919 году петроградским детям. Те в нем души не чаяли, и даже десятилетия спустя участники той одиссеи вспоминали Уэлча добрым словом, а одна из девушек – Валентина Рогова – всю жизнь хранила подаренную им рождественскую открытку с поздравлением на русском языке, которую он подписал ей так: «Ваш старший брат Григорий Уэлч». Уэлч питал надежды на то, что в будущем квакеры найдут много единомышленников среди этих выросших детей. Однако власти дали понять Уэлчу, что тут они и без него обойдутся, а дети – по возвращении – непременно пройдут курс советизации, какие уж тут квакеры!
Итак, осенью 1920 года в России оставался только один квакер, британец Артур Уоттс. Между тем дел у него было много и ему требовалась помощь. Американцы пытались послать к нему своего представителя, от Комитета служения американских Друзей (AFSC). В октябре 1920 года американский квакер Дэвид Роберт Ярналл встретился в Берлине – при посредничестве Пола Андерсона из YMCA, работавшего с русскими военнопленными, – с Александром Владимировичем Эйдуком. Этот чекист, бывший председатель Центропленбежа НКВД РСФСР, председатель Центроэвака НКВД РСФСР, был еще и начальником отдела местных заграничных агентур в Наркомвнешторге РСФСР. На встрече Ярналла с Эйдуком присутствовал еще один американский квакер, Скаттергуд. После встречи Ярналл отправил своему советскому собеседнику письмо, в котором тезисно изложил суть состоявшейся накануне беседы. Из письма видно, что Эйдук положительно отреагировал на предложение о помощи со стороны американских квакеров и высказал пожелание, чтобы вся их помощь направлялась в крупные города, Петроград и Москву. Эйдук подчеркнул, что для детей нужно молоко и питание, а также теплое нижнее белье. В конце послания Ярналл выразил готовность «передать Квакерскому комитету в Филадельфии дополнительную информацию… которая помогла бы нам прийти к правильному пониманию роли наших представителей по отношению к русскому народу». Ярналл даже предложил Александру Эйдуку дополнительно изложить необходимую информацию, пообещав рассматривать такое послание как конфиденциальное и подчеркнув, что письмо могло быть доставлено членам Квакерского комитета в Филадельфии не позднее 1 ноября.
Факт встречи высокопоставленного чекиста с представителем американских квакеров говорит о заинтересованности Советской России хотя бы в минимальных поставках продуктов питания, предназначенных детям. Эта встреча также стала свидетельством стремления большевиков прорвать блокаду стран Запада, установить для начала неправительственные отношения с представителями США в надежде на признание ими Советской России. Будущий полпред СНК РСФСР при ARA и других иностранных организациях помощи голодающим А. В. Эйдук недаром говорил лишь о Петрограде и Москве: он прекрасно понимал ограниченные возможности Общества Друзей.
В то время в Лондоне находилась американка, квакерея Люси Биддл Льюис, мать Лидии Льюис, вышедшей замуж за Джона Рикмана в Бузулуке. Люси Биддл Льюис написала Вилбуру Томасу, исполнительному секретарю Комитета служения американских Друзей, о своих встречах в Лондонском квакерском комитете помощи жертвам войны. В частности, она сообщила о том, что Грегори Уэлч, только что приехавший из России, критически относился к идее помощи русским. Люси Биддл Льюис отметила явный антагонизм между Уэлчем и Артуром Уоттсом, оставшимся в Москве. Уэлч заявлял, что Уоттсу все виделось в розовом свете, так как сам он – коммунист, и его пребывание в РСФСР в качестве представителя Общества Друзей могло, по его мнению, способствовать лишь тому, что сами Советы будут истолковывать все усилия квакеров как выражение симпатии большевистской власти и ее методам. Уэлч подчеркивал, что Уоттс не знал русского языка, а потому верил всему, что ему говорили, сам не замечая того, что большевики далеко ушли от изначально заявленных ими идеалов. Уэлч подчеркивал, что квакеры не могут поддерживать методы силового принуждения, используемые Советами, чтобы удержаться у власти. Вся квакерская помощь распределялась исключительно властями, которые исключали в этом любое стороннее участие, а потому, по убеждению Уэлча, у квакеров не было никаких шансов донести свое послание простым людям. Находящиеся в России квакеры могли лишь отслеживать перемещение грузов, но и это почти невозможно было реализовать на практике. Уэлч был уверен, что большевики не позволили ему остаться в Советской России потому, что он не коммунист. Он подчеркивал, что потребность в помощи была в России колоссальной, и возможное квакерское участие стало бы буквально каплей в море. Но если бы власти заподозрили квакеров в пропаганде своих идей среди населения, их бы немедленно выкинули. Уэлч предостерегал, что уже установление квакерами контактов с людьми, которые им симпатизировали, могло рассматриваться большевиками как пропаганда, а такие люди автоматически попадали под подозрение.
Выступление Грегори Уэлча было, пожалуй, первой критикой самой идеи сотрудничества квакеров с «товарищами». Всегда полные сострадания, говорящие правду в лицо и ожидающие правдивости от других, квакеры, незнакомые с особенностями большевистского менталитета, видели новые власти такими, какими им хотелось их видеть. Грегори Уэлч, бегло говоривший по-русски, проведший в России два года, переживший там революцию и Гражданскую войну, отлично понимал опасность принятия всего, что провозглашали большевики, за чистую монету. Он резонно опасался ловушки, в которую доверчивые квакеры могли легко попасть: большевики будут любезно улыбаться и принимать дары, при этом отказывая им в праве самостоятельно распределять гуманитарную помощь и устанавливать контакты с духовно близкими сектами и толстовцами.
Неудивительно, что, услышав такие речи Уэлча, английские квакеры приняли логичное, как им казалось, решение: прямо сказать русским, что они действуют исходя из христианских принципов, стремятся построить на земле всемирное царство справедливости, любви и братства, а потому протягивают руку попавшему в беду русскому народу. Английские квакеры решили передать через Уоттса советскому правительству «Заявление о намерениях» – послание с изложением их духовных целей и посмотреть, будут ли большевики по-прежнему принимать их помощь. Они решили, что, если так сделают, никто не сможет обвинить их в попытках ввести в заблуждение коммунистические власти.
Люси Биддл Льюис сдержанно отнеслась к этой идее и, поскольку текст должен был быть согласован и с американскими квакерами, предложила собранию написать Вилбуру Томасу в Филадельфию, при этом и сама тоже написала ему о своем осторожном отношении к плану англичан.
