После смерти на материке Поэт полюбовался своей собственной похоронной церемонией, стоя поодаль со сложенными на груди руками. Затем он решил вернуться на острова — настала пора посетить свою камеру в образе свободного духа. Тюремщик, обесплотившись, тоже решил остаться на островах — вскоре после отбытия Поэта один чересчур ретивый заключенный столкнул Тюремщика с крыши, когда тот наблюдал сверху за ремонтными работами.
Освобожденные от оков собственности, друзья обнялись впервые. Сколько воды утекло с их последней встречи! Для начала, они умерли. Англия победила во Второй мировой войне, но растеряла свои колонии.
— Бойня меня не потрясла, — сказал Тюремщик о Разделе. — Все давно к этому шло.
[24]
— А я не удивился, когда убили Ганди, — заметил Поэт.
Они неторопливо бродили по заросшим лесным тропкам и пляжам, заглядывая куда им вздумается. А так как после смерти на все можно найти время, у Тюремщика возник литературный замысел: он предложил перевести труд Поэта на английский.
— Зачем этому миру стихи мертвеца? — спросил Поэт.
— Низачем. Потому я и буду переводить их в свое удовольствие.
* * *
У Чанды Деви есть одно пожелание. Прежде чем они уедут с островов, она хочет полюбоваться на закат с горы Гарриет. Время на то, чтобы отвезти туда жену, у Гириджи Прасада нашлось, но он не в силах отринуть все заботы и посидеть спокойно. Он заранее принял меры для предотвращения любых неприятностей, которые могут возникнуть в этом путешествии. В Калькутте их ждут его мать и брат. И все-таки он нервничает.
Если бы только можно было сложить Бунгало Гуденафа, как шатер тибетских кочевников, и поставить его заново, супруги Варма так бы и сделали. Но теперь они должны вырвать каждое воспоминание, выкосить каждое чувство, порожденное этим бунгало, и отобрать лишь несколько удобных разномастных лоскутков, чтобы украсить ими свои будущие комнаты. А как же все те сны, которые им еще не приснились? Кто будет держать призраков в курсе перемен извне? Кто будет поливать розовый куст?
Из девяти чемоданов, которые они берут с собой, один принадлежит Гиридже Прасаду, два — Чанде Деви, а у Мэри только маленький узелок. Все остальное принадлежит архипелагу. Баночки с сушеными и растертыми травами, окаменелые кораллы, замысловатый нарост с андаманского птерокарпуса, крошечная модель “Океанской блудницы”, стеклянный ящик с коллекцией местных бабочек, незаконченная карта островов — некоторые вычерчены лишь наполовину и внезапно обрываются в океане. Еще здесь осколок кремня и кокосовая скорлупа из племени божественных нагих, разбитая французская ваза, найденная на Острове Росса, и урна, где хранится горстка земли с могилы на горе Гарриет.
Вот и последняя ночь в Порт-Блэре. Гириджа Прасад научился судить о том, крепко ли спит его жена, по расстоянию между ними. В глубоком сне она всегда приникает к руке мужа, сталкивая его на край своими желаниями.
— Можно задать глупый вопрос? — спрашивает он.
— Задавай.
— Кто такие призраки? Я никогда ни одного не видел и не понимаю, какова их генеалогия. Возможно, потому-то я и не склонен верить в их существование.
Чанда Деви улыбается. Его странные убеждения и еще более странный язык — из-за них он ей только милее.
— Они люди, как ты и я. Но они принадлежат прошлому. Носят одежду из других времен. И повадки у них старомодные.
— Почему не все мертвецы превращаются в призраков?
— Смерть… — Чанда Деви задумывается над этим словом под стрекот цикад, лягушек и мух. — Призраки не живут там, где умерли. Они возвращаются туда, где чувствовали себя живее всего. Они так сильно боролись, жили и радовались этому, что не могут теперь оторваться.
— Ты хочешь сказать, что мы превращаемся в призраков еще при жизни?
— Некоторые из нас.
— А какое место для тебя самое дорогое?
— Оно здесь. На островах. Остров Росса.
— Почему я не вижу призраков, как ты?
“Тебе повезло, что ты не видишь призраков, сидящих рядом с тобой за столом, не видишь, как смерть смотрит тебе в лицо”, — хочется сказать Чанде Деви. Но она говорит мужу лишь два слова:
— Тебе повезло.
Рассвету предшествует личиночная тишь. Это расчетливая пауза, задумчивость, полная надежды и беспокойства. За шорохом и клекотом, кваканьем и бульканьем по ту сторону окна прячутся песни вымерших. Эпос эволюции, поведанный бардами, которые давно сгинули. Ах, как славно покинуть раковину-лабиринт и сбросить старую кожу! Стать нагим и уязвимым! Плавать, прыгать и летать без всякой обузы! Исчезнуть без следа, только чтобы возродиться как брачный клич, подобно солнцу, что садится на западе и поднимается вновь на востоке… Услышат ли живущие их песни и сказания? Признают ли в ископаемых свое собственное наследие?
Глухой к симфониям ночи, Гириджа Прасад говорит:
— Возможно, и я вернусь в этот дом призраком. Тогда я услышу того призрачного козленка, который столько ночей не давал тебе покоя.
Она смеется.
— Тогда козленок будет уже в другом месте, так же как и я. Зачем тебе заставлять меня ждать в следующей жизни?
Небо на редкость чистое. Солнечно-синее, с белесыми завитками, похожими на обрывки иероглифов. Море тоже на удивление спокойно. Сверкающий саван, обернутый вокруг земляной могилы. Прохладный ливень, хлынувший где-то над Андаманами, напугал полчища бабочек, и они унеслись в открытое море на целые мили, как перелетные птицы. Одинокий рыбак с изумлением обнаруживает себя в компании желтовато-белых бабочек, еще совсем юных — их тельца покрыты гусеничным пухом. Одна из них заснула на его колене. Вытянув сети, рыбак медлит. Появления горстки незначительных насекомых довольно, чтобы вызвать у него улыбку.
Через несколько мгновений он летит в воду, не успев перестать улыбаться. Течение дьявольское. Оно бьет его, точно огромным валуном. Вышвыривает на поверхность и тут же засасывает обратно с такой скоростью, что воздух взрывается у него в ушах. Он не знает, отчего вода так неистово кипит, — его лодка мечется в ней, будто камешек. Но он рад еще одному глотку воздуха. Последнему, перед тем как лодка обрушивается на него и раскалывает череп.
Спустя полчаса бабочки плавают по воде, как листья. Труп рыбака ныряет в волнах. Хотя на самом деле все заняло не больше минуты. За минуту океанское ложе кануло вниз и воспряло вновь, словно феникс.
Никто на островах не может восстановить в памяти миг, когда колыхнулась земля, — миг, когда призраки моря и земли схватились в борьбе. Под давлением земли океан просел чуть ниже только для того, чтобы отыграть назад с удвоенной силой. Это редкий момент в жизни планеты, когда конфликт на ее коре — ее раковине — вызвал потрясение всего ее существа. По мощности землетрясение 1954 года оказалось вторым из всех, случившихся после изобретения сейсмографа. Говоря научным языком, был зафиксирован самый продолжительный тектонический сдвиг за всю историю наблюдений. Ученые отметили сейсмические колебания в таких далеких областях, как Сибирь, и еще несколько последующих толчков и цунами в разных краях.
