— Того, кто ее тронет, я покрошу на мелкие кусочки, — говорит она ему. — Ты знаешь, я не обманываю.
Наутро садовник уже не возвращается на работу.
Лишь случайно Деви раскрывает правду, таящуюся за Мэри. Листая английский путеводитель, она натыкается на снимки Аджанты и Эллоры, буддийских пещерных храмов двухтысячелетнего возраста. Мэри как две капли воды похожа на высеченную в камне фигуру из этих святилищ. У нее такие же раскосые глаза и стройные кости. Одежды пещерных фигур выцвели, их кожа излучает слабое сияние. Несмотря на долгие века, полные трудных испытаний, их лица до сих пор безмятежны, а жесты плавны. Предками Мэри, заключает Деви, были пещерные люди, вырезавшие этих богов по своему образу и подобию.
* * *
Когда Деви исполняется девять, Гириджа Прасад везет ее на прогулку по соляным равнинам Средних Андаман. Это что-то вроде инициации, урок, который все родители обязаны преподать своим детям, а те — своим. Сколько Деви себя помнит, отец никогда не упускал случая показать и рассказать ей, как изменились их острова после землетрясения. То, что случается раз в каждые несколько сотен лет, случилось лишь вчера и может случиться снова завтра.
Раковины, вкрапленные в скалы, говорят о могучих силах, сотворивших даже огромные Гималаи. Судьбы целых биологических видов, а не только цивилизаций могут измениться вместе с руслом реки или морскими течениями. Маяк, к которому нужно плыть, был построен на суше. Теперь он оброс водорослями и стал местом сборищ дюгоней и черепах. А соляные равнины, наоборот, еще не так давно были частью океанского дна.
Кажется, самая заветная мечта Гириджи Прасада — задокументировать прошлое во всей его необъятности, проследить все корни, которые тянутся от неуловимого переменчивого настоящего в неведомую доисторическую эпоху. Размах замысла вынуждает его жить в прошлом. Дело либо в этом, либо в том, что Гириджа, подобно всем ничего не подозревающим призракам, увяз в зыбучих песках одного ключевого момента.
— Папа, — говорит Деви, когда они пробираются по лесной тропинке к соляным равнинам, — зачем мы должны изучать землетрясения? Разве не лучше послушать радио или сходить в кино?
Специально для Деви Гириджа взял блокнот и нарисовал, как расколовшаяся Пангея превращалась в современные материки, — перелистываешь его одним махом, и получается мультфильм. Каждый материк населен своими уникальными обитателями. Гириджа понимает, что идея дрейфующих материков трудна для детского восприятия. Оно и неудивительно — это нелегко осмыслить даже самым искушенным ученым. Ибо мир в том виде, в каком к нему привык и сам Гириджа, есть ложь. Земля, которую он почитал раньше как вечную и незыблемую твердь, по природе своей вовсе не такова. Даже полюса, служившие морякам и кораблям ориентирами на протяжении тысячелетий, и те блуждают с места на место.
— А по-твоему, детка, они этого не стоят?
— Я сказала девочке из моего класса, что острова — это горы, а все материки — острова. Она мне не поверила, тогда я сказала, что так говорит мой папа. Она сказала — твой папа ненормальный, он сошел с ума, когда умерла твоя мама. Я ей не поверила. Тогда она сказала, что так сказала ее мама.
Гириджа озадачен.
— Ты же знаешь, почему острова — это горные цепи, а все материки — это в конечном счете острова, — говорит он ей.
— Знаю, — отвечает она. — Но это правда, что ты ненормальный?
У них ушло на дорогу два часа, и они уже почти у цели. На следующем повороте перед ними впервые мелькнут соляные равнины. Но он не собьется с твердого, размеренного шага. Ради своего ребенка он обязан себя контролировать.
— Когда твоя подружка употребляет слово “ненормальный”, что конкретно она имеет в виду? — спрашивает он. — Какую-то форму невроза вроде тревожности или ипохондрии? Или психоза, как шизофрения? Или она говорит о дегенеративном заболевании, таком как Альцгеймер? Ученый должен всегда стремиться к точности. Он не бросается терминами и понятиями почем зря. Он добывает истину — любой ценой.
Лицо Деви озаряется улыбкой. Она горда своим отцом, его аналитическим складом ума — как у нее. Совершенно ясно, что ненормальные не они, а ее подружка заодно с мамой.
Издалека соляные равнины искрятся под солнцем, как снег. Должно быть, так выглядят в окружении бирюзового океана полярные области, заключают отец с дочерью. Чисто-белый и чисто-голубой, без бурой и зеленой примеси тропиков.
До землетрясения соляные равнины были частью залива, где летучие рыбы порой топили целые сети, откладывая в них икру. Воды здесь были такими спокойными, что даже бабочки отваживались залетать очень далеко.
Деви пробегает последний отрезок пути среди кустов и выскакивает туда, где блеск ярче всего. Это вход в царство солнца. Каждый беспечный шаг здесь оборачивается хрустом, превращающим белую корочку в пыль. Деви пробует ее на вкус — она солонее соли. Затем проламывает пальцами рассыпающийся покров и нащупывает под ним маслянистую глину. Вдавливает в нее большой палец. Получается четкий отпечаток.
Засушенный жгучим солнцем, ее отпечаток будет прятаться под соляной коркой девять лет. Потом на это место усядется первый журавль, а за ним целые стаи перелетных птиц станут здесь отдыхать, подкрепляться и делиться рассказами о том, что они повидали в своих путешествиях.
Но пока что Деви с отцом — единственные посетители этих равнин. Ощупывая почву, она натыкается на что-то твердое. Раскапывает глину с солью и находит ветку примерно вдвое длиннее своей руки. С усилием поднимает ее, откинувшись назад, точно древний бог, пытающийся совладать со своим волшебным жезлом и могуществом, которым этот жезл наделяет хозяина. Потом тычет ею в землю — вдруг посреди пустыни брызнет свежий родник? Все религии нуждаются в чудесах, и Деви ищет свое. Но вместо этого обнаруживает бледную плоть слепых, бесцветных, креветкообразных обитателей морских пучин, выброшенных сюда землетрясением, усохших, но нетронутых в своей соляной усыпальнице. В мире Деви это открытие значительнее, чем родник посреди пустыни. Она жалеет, что у нее нет дополнительных рук или уж, на худой конец, ведерка, чтобы забрать эти сокровища с собой. Она возится с веткой, подарком отцу. Оглядывается, но его нигде не видно. Деви замирает.
— Папа! — громко зовет она. Ответа нет.
В Андаманском море каждый остров — живое существо и каждое живое существо — остров. Природные катаклизмы часты и всегда готовы взыскать свой дюйм земли и фунт плоти. Все здесь, включая море, принадлежит океану и отойдет к нему рано или поздно. Есть вероятность, что отец Деви исчез, подобно морю, оставив ее на этой соляной равнине.
— Папа! — кричит она.
Черная точка машет ей со сверкающего горизонта соли. Возможно, солнце задумало какой-то розыгрыш, поскольку силуэт Гириджи напоминает силуэт человека, согбенного возрастом. Полная желания поскорее очутиться в его объятиях, Деви бросает своих сушеных морских тварей и опрометью мчится к отцу. Прижавшись к нему, она плачет. “Не уходи, папа, не уходи”.
