Стоит Гиридже Прасаду взглянуть на свои острова с точки зрения новых радикальных теорий, как выводы напрашиваются сами. Геология островов — это история конфликта. Андаманский архипелаг представляет собой часть зоны субдукции, так же как Индонезия к юго-востоку от них и Бирма, Непал, Гималаи и Каракорум — к северу. Здесь Индостанская плита подлезает под Азиатскую. Возможно, именно поэтому призраков здесь больше, чем в любом другом месте, где приходилось бывать Чанде Деви. Подобно материкам, жизнь не желает сдавать позиции. Люди продолжают существовать в облике привидений, отвергая смерть как поэтическую деталь, способную ошеломить или увлечь лишь чересчур сентиментальных.
Гириджа Прасад сидит в своем кресле с широко раскрытыми глазами. Накануне вечером он наткнулся на статью под названием “О флуктуациях гравитационной силы в зонах субдукции: предположения и догадки”. Хотя основательных научных подтверждений пока недостаточно, предварительные исследования подняли слишком много важных вопросов. В эту ночь Гириджа так и не сомкнул глаз. Чанда Деви не дала ему заснуть.
В первые несколько месяцев после свадьбы Чанда Деви не заявляла открыто и даже по секрету не поведала Гиридже Прасаду, что умеет говорить с деревьями. Она просто говорила с ними. Во время совместных прогулок с мужем она частенько замирала перед каким-нибудь из них то с улыбкой, то с удивленным или сосредоточенным видом. Он был заинтригован. Для ботаника возможность общаться с деревьями так же волнующа и заманчива, как для священника — возможность поболтать с Богом.
Как-то раз, когда Чанда Деви остановилась поприветствовать огромный баньян, Гириджа Прасад попросил ее выяснить, какого этот старожил мнения (при наличии оного) о его проектах и рефератах, касающихся лесоводства. Он последовательно изложил свои заветные идеи и планы, и дерево ответило ему через жену. В целом баньян нашел мысли и действия Гириджи разумными, однако забраковал его мечту привезти на острова чужеродный для них тик ради получения самой выгодной на свете древесины.
Климат и почва Андаман идеально подходили для выращивания тика, и его плантации озолотили бы Службу лесного хозяйства.
Но баньян предупредил ученого, что тик уязвим для грибков, к которым местная флора давно притерпелась. Это заявление показалось Гиридже Прасаду странным. Он вернулся к себе в питомник и подверг тиковые саженцы испытанию грибками всех местных видов. Саженцы остались здоровыми. Тиковая древесина не зря считается чуть ли не самой надежной в мире — из нее строят железные дороги на Аляске и засидки в Конго. Она чрезвычайно устойчива к загниванию. Вскоре, положившись на данные науки, Гириджа выписал из Бирмы опытную партию в четыреста тиковых саженцев. К его большому облегчению, эксперимент прошел удачно.
Только спустя пять лет, когда малышке Деви исполнилось три года, а тиковые саженцы вступили в пору своего отрочества, вся плантация разом пала жертвой таинственной хвори, превратившей их листья в мозаику, а кору в решето всего за какую-нибудь пару недель. Виновником оказался грибок, доселе никому не известный, и имя расстроенного Гириджи Прасада угодило в анналы ботаники как имя его первооткрывателя.
При посредничестве Чанды Деви с Гириджей поговорил и доставленный некогда с материка розовый куст. Когда нежное растение выкопали из родной почвы в голубых горах, оно стало задыхаться и чахнуть в деревянном ящике и уже почти окончательно распростилось с жизнью. Но когда росток прибыл на острова и ящик открыли, первым, что он увидел, было озабоченное лицо его нового хозяина. Гириджа выкормил саженец с упорством матери-природы. И розы расцвели ради него.
Эта история поразила Гириджу.
— Почему ты можешь беседовать с растениями, а я нет? — спросил он жену.
— Я родственна им по духу.
— Но ты ведь и с призраками разговариваешь.
Чанда Деви рассмеялась.
— Растения — самые чуткие души в паутине творения. Они связывают землю с водой и воздухом, они связывают между собой разные миры. Благодаря им возможна жизнь. Вот поэтому они способны видеть, слышать и чувствовать больше, чем носители других форм и особенно люди.
— Но ты тоже человек.
— Ну а на ком, по-твоему, ты женился?
Хотя Гириджа Прасад и сам был пытливым наблюдателем природы, ему оставалось только недоумевать. Чанда Деви бросала вызов всему, что он знал.
— А я кто? — спросил он ее.
— Я не могу тебе сказать.
— Но ты моя жена. Никто не обвинит тебя в нечестности, если ты мне поможешь.
— Мы были родными друг другу на протяжении нескольких жизней. Однако после каждого рождения наши поиски любви и борьба за достижение цели начинаются заново. Вот почему я столько ночей спала на полу. Ты должен был заслужить место в моем сердце.
— Не зря я предпочитаю физику метафизике, — вздохнул он. — Там-то никогда не говорят загадками — одними лишь уравнениями.
— Сейчас мне некогда думать о физике, — сказала Чанда Деви, поднимаясь со ступеней крыльца. — Дал
[26] на плите, и если я за ним не присмотрю, он подгорит из-за сегодняшней высокой гравитации. Из-за нее вода закипает сразу же, едва зажигаешь газ.
— Гравитации? — повторил он, надеясь, что ослышался.
— Наши острова так непредсказуемы! Гравитация все время меняется. Помнишь, на днях мы чувствовали, как под ногами дрожит?
— Да, когда землетрясение докатилось до Папуа.
— Вот-вот. В тот вечер мой суп пропал. Вода не хотела закипать добрых полчаса, а потом он сгорел — раз, и все!
Гириджа Прасад всегда был исследователем с таким ненасытным любопытством, что оно поглотило бы весь мир, если бы ему предоставили шанс. В юности он путешествовал пешком по Альпам и Гималаям, плавал в Средиземном море и мечтал погрузить пальцы в аравийские пески, пока его корабль двигался по Суэцкому каналу.
Но эти острова стали его первой любовью. Имея в качестве брачного выкупа лишь восемь слонов да пару чемоданов с книгами и кое-какими приборами, он хотел заставить их покориться его любопытству. Но они не сдались.
В конце концов он продвинулся дальше, изумленный своей женой. Внутри нее крылась вселенная, абсолютно не похожая на его собственную, однако связанная с ней. Ее взгляд не был иномирным. Он сам был иным миром.
Еще не достигнув пятидесятилетия, Гириджа Прасад вновь остается в одиночестве и вновь принимается ухаживать за островами в надежде, что они спасуют перед его любопытством. Пусть откроют ему тайны гравитации, расскажут, как все возникло. Действительно ли в ту пору его создали одиноким пиком?
Теперь новых дорог и водных путей здесь хватает, и Гириджа постоянно ездит, ходит и плавает по островам без всякой конкретной цели. Сотовая тюрьма превратилась в пародию, Остров Росса лежит в руинах. Рисовые поля и лачуги наступают на джунгли. Вместо лесных троп — бетонные дороги. Появились магазины. Туристы. Мусор. Ему больно смотреть, как страдают его острова. Возможно, Гириджа Прасад и впрямь продвинулся дальше — цепляясь за один день, а потом за следующий, точно за ветви дерева, — но лишь ради того, чтобы столкнуться с величайшей иронией судьбы: то, что казалось былой любовью, становится самым долгим в жизни романом.
