Лорд Гуденаф полагал, что с помощью удачных названий можно скрещивать языки примерно так же, как колонизаторы насильно скрещивают между собой различные культуры. Приплыв на своем роскошном корабле в безымянную бухту во время утренней трапезы, он нарек ее Бухтой завтрака, а места, годные для высадки на ее берегах, — Мармеладганджем, Беконабадом и Пончикпуром.
В доме, где теперь жил Гириджа Прасад, лорд Гуденаф провел неделю. Все здесь было тщательно подготовлено к его визиту. Раньше массивная горная вершина, на которой воздвигли бунгало, служила удобным перевалочным пунктом для племен, направлявшихся с запада на восток, но затем политические заключенные под угрожающие звуки ружейных выстрелов в небо вырубили здесь все заросли. Для защиты от ливневых дождей и землетрясений дом поставили на сваи. Соорудили и платформу-засидку на высоте примерно в три этажа. С этой фантастической высоты лорд Гуденаф наблюдал тех, наблюдение за кем должно было обеспечить ему вечную память благодарного человечества. Именно оттуда он разглядел в бинокль голых туземцев, имеющих значительно более крупные груди и зад, нежели представители всех прочих известных науке племен. Завороженный их выдающимися достоинствами, лорд не заметил, что все они обладают еще и дополнительным большим пальцем. На то, чтобы подыскать для них идеальное название — простое, но отражающее эту грудозадую доблесть, — у него ушла не одна неделя.
Его осенило гораздо позже, по пути домой, когда он сидел в кают-компании, разрезая кусок бекона на шесть равных частей, — этот утренний ритуал помогал ему перенести однообразие бескрайних морских просторов. И всплывшее в голове лорда название приблизило его, находящегося в плену детских попыток сыграть роль Бога, к тому, чтобы отыскать Бога. Так самое опасное на острове племя шестипалых было окрещено именем “божественных нанга”, или, как позже перевел это Оксфордский словарь, “божественных нагих”.
Через пять лет после визита лорда Гуденафа на Андаманы все колониальные постройки были уничтожены землетрясением. Остров, где находилась главная резиденция британских властей, и вовсе раскололся надвое. Бунгало Гуденафа тоже рухнуло, а засидка соскользнула с холма так легко, будто стояла на банановой кожуре. Землетрясение стало предвестником более крупных катастроф — в частности, Второй мировой войны.
В военные годы Андаманы первыми провозгласили независимость от Британии, но их тут же захватили японцы. Тогда как белые люди едят ложками, вилками и ножами, короткие люди обходятся двумя деревянными палочками. Эта простота мышления проявилась и в способах пыток. К чему заковывать пленника в кандалы, если можно выкручивать ему руки и ноги, пока они не сломаются? Зачем его вешать, если можно снести ему голову мечом? И зачем отнимать у местных запасы съестного, если можно утопить их в океане и тем самым решить проблему нехватки еды?
Для британцев развалины бунгало — это всего лишь разбросанная по траве карточная колода, но японцы увидели в них скрытый потенциал. Как профессиональный шулер, сдающий карты заново, они собрали дом опять и объявили его своей резиденцией, окружив несколькими бункерами на соседних склонах. Они завезли на остров гигантских улиток родом с Малайзии — хороший источник белка. Когда британские корабли взяли архипелаг в осаду и перекрыли все пути для поставки провизии, эти улитки стали для осажденных настоящим спасением — бери и жуй, даже солить не обязательно. Еще десять лет спустя о поедателях брюхоногих будут напоминать разве что полуразрушенные бункеры. Количество улиток резко вырастет, и в результате они станут самыми злостными огородными вредителями, уступающими по этой части только оленям-мунтжакам, завезенным британцами ради того, чтобы на них охотиться.
Когда в войне произошел перелом в пользу союзных войск, лорд Гуденаф создал в палате лордов новый комитет, дабы вернуть острова обратно в лоно Империи. Но радость победы во Второй мировой оказалась скоротечной, как восход солнца, — ибо солнце над Британской империей уже закатилось. Теперь Андаманские острова вошли в состав независимой Индии. Лорд Гуденаф невольно почувствовал себя обманутым: он, влиятельный аристократ из величайшей колониальной державы, какую только видел свет, больше не имел права вернуться туда, где по могуществу едва не сравнялся с Богом.
Ни голодающие улиткоеды, ни отступающие сахибы не были реальной властью, и еще почти два года Андаманы оставались фактически брошенными. В эту пору четверо пьяных юнцов-каренов — представителей этого народа британцы завезли сюда из Бирмы, чтобы было кому работать на их фермах, — объявили себя верховными правителями архипелага и превратили Бунгало Гуденафа в свой дворец. Вечера они коротали в патио, подрисовывая усы королю Георгу на британских рупиях и кроя из скатертей государственные флаги. Часами обсуждали они национальный символ свободных островов. Будет ли это свирепая многоножка длиною в целый фут или крошечная хрупкая птичка салангана, которая лепит себе гнездо из собственной слюны? В 1948 году контора Службы лесного хозяйства стала на островах единственным представительством нового государства — как потрепанный флаг, развевающийся на предательски шатком снежном пике.
Когда ничего этого не знавший Гириджа Прасад решил перебраться в Бунгало Гуденафа, он поступил так в точности по той же самой причине, по какой оно притягивало к себе “божественных нанга”, британцев, японцев и каренов. Стоя на этой вершине и глядя, как блестит солнце на обманчиво голубом море, ты чувствовал себя властелином мира.
В то время как Гириджа Прасад готовился привезти сюда свою невесту, лорд Гуденаф вынашивал новые планы. Теперь он собрался в вояж по тихоокеанским островам. Пока новобрачные коротали медовый месяц в недрах затянувшейся бури, лорд возобновил свое путешествие к Богу. Бороздя воды Тихого океана, он понял, что все названия, какими бы новыми и уникальными они ни были, в конечном счете являются синонимами универсальной, но трудной для осознания истины. Природа жизни, борьба за выживание — все это остается одним и тем же, независимо от того, сколько у существа пальцев.
Вскоре он умер.
* * *
Она заставила нервничать всех, кто считал бунгало своим обиталищем, и живых, и мертвых. Как в душе Гириджи Прасада перед свадьбой, в этом доме на ходулях поселилось беспокойство. Появление Чанды Деви взволновало призраков борцов за свободу, вечно голодающих улиткоедов и самого лорда Гуденафа, который вслед за теплыми течениями дрейфовал между Тихим океаном, Андаманами и своей родовой усадьбой.
Всем призракам жилось вольготно, покуда ее ясновидческий взгляд не напомнил им об их ущербном бытии и неуклюжих манерах.
— Невежливо влезать в спальню дамы, — предупредил лорд заключенного-пенджабца, имевшего привычку разваливаться на кроватях, как собака. — А ты раздобудь себе новый мундир. Я догадываюсь, что ты погиб от взрыва, который вышиб тебе мозги и заодно сорвал с тебя одежду, но дама будет шокирована, если увидит у себя в саду голого мужчину, да еще таких микроскопических пропорций, — велел он солдату-японцу. Но тот не понимал по-английски, так что лорд Гуденаф взял на себя труд собственноручно обернуть его чресла британским флагом.
