Тапа не понимает, как телефон может улучшить внешность, но ему не хочется ее перебивать. Ему тоже знакомо это маленькое счастье. Самое лучшее в гаджетах — то, что их можно продать и купить.
— Хочешь, я помогу тебе продать телефон? — спрашивает он и сразу жалеет об этом. Очевидно, что она пришла не за дружеским советом.
Неровный стук дождя возобновляется, усиленный защитной оболочкой Тамеля из пластика и брезента. Он напоминает Тапе о сумасшедшей нищенке, далеком пятне под дождем. Она по-прежнему там, где Тапа наткнулся на нее впервые. Ночные лиходеи, собаки, даже потоп — ничто и никто не может согнать ее с места. В сущности, бессердечные и суеверные непальцы правы: те, кто пережил стихийное бедствие, приносят беду, потому что она остается с ними навсегда. Землетрясение теперь живет в ней, и ее память — его эпицентр.
Бебо тихонько откашливается, словно напоминая ему, что еще не покинула комнату. Потом снимает тапочки и кладет ноги на стол. Распускает свой конский хвост и принимается расчесывать пятерней кудрявые волосы.
На несколько мгновений Тапа забывает, почему он здесь. Живой и одинокий. Именно в такие дождливые дни, когда земля обращается в море, призраки возрождаются к жизни. Воспоминания, как давно вымершие существа, начинают наращивать кости и плоть.
— Зачем ты пришла? — спрашивает он.
— Хочу послушать историю.
— Слушай, у меня есть немного денег. Возьми. Просто так.
— Думаешь, я не смогу покончить с собой? Поэтому?
— Нет. Если возьмешься по-настоящему, ты можешь сделать все. Ты умная девушка.
— Значит, ты думаешь, что я этого не стою? Не заслуживаю, чтобы мне рассказывали на ночь истории? Гожусь только на то, чтобы пялиться на меня и лапать?
— Да зачем тебе эта история?
— Когда я была маленькая, мне становилось скучно и я все бросала. Папа подзадоривал меня историями. Я доедала свою еду, засыпала, причесывалась, мыла посуду — все ради того, чтобы послушать новую историю. И теперь мне их не хватает. Без историй жизнь теряет смысл.
— Это я виноват, а не ты, — говорит Тапа, старательно подбирая нужные слова. — Я больше не помню никаких историй. Я деловой человек. Вожу товары из-за границы и за границу. А истории рассказывать не умею.
— Тогда расскажи мне о себе. Пусть это будет твоя история.
— Разве это может их оживить?
— Разве ты от этого умрешь?
Тапа ничего не отвечает. Он должен выбрать одно из двух: или рассказать ей свою историю, как она хочет, или уйти и бродить по улицам весь остаток ночи. Но дождь пугает и его. Дождь порождает тоску, как влага — плесень.
Есть и третья возможность. Но она страшит его больше, чем бронзовая статуэтка, которую он видел сегодня. Его пальцы подрагивают, руки невольно жестикулируют, когда он озирается, будто жалуясь стенам. Потом он разглаживает складки на рубашке и отряхивает колени. Делает глубокий вдох и начинает.
Деревня очень маленькая. Только двенадцать семей, работающих на десяти фермах, и все связаны каким-нибудь родством. Идет постоянная борьба за границы и воду, но люди не виноваты. Единственное, чем природа обеспечила их в изобилии, — это человеческий материал. Мужчины уходят сражаться в чужих войнах. Женщин и детей продают, чтобы спастись от нищеты.
Он мальчишка. Да, он муж, отец и сын, но в сущности еще мальчишка. Он видел достаточно, чтобы усвоить одну простую вещь. Ради выживания семьи он должен много работать и быть умным. Благодаря долгим расчетам и помощи близких и дальних родственников ему удается проложить канал, связывающий его ферму с ледниковым ручьем наверху. После этого их жизнь не становится легкой и комфортной. Это всего лишь позволяет им выжить.
Теперь, при постоянно действующей системе орошения, они могут ежегодно снимать по два урожая. Его сыну два года, и хозяин строит честолюбивые планы. Он хочет продать часть того, что собрал. Посевная кончилась, начались муссоны. Вместо того чтобы сидеть дома, он отправляется в ближайший город — пешком. Дорога туда и обратно занимает три дня.
— Почему ты плачешь? — спрашивает Бебо у Тапы, который поник на стуле, точно собрался по секрету нашептать что-то полу. Слезы оставляют мокрые пятна на его рубашке, штанах, даже носках. — Что случилось потом?
В ту ночь над далекими горами за его домом лопается туча. На спящую деревню сходит оползень. Он хоронит под собой все дома до единого. Вернувшись, Тапа просиживает на каменной груде целые дни напролет. У него нет сил ее разбирать. Он ничего не говорит. Ничего не ест. Его тетка из соседней деревни советует ему поплакать: мужчины, которые не умеют плакать, годятся только в солдаты. Но он не может. Он покидает деревню, чтобы никогда больше туда не возвращаться.
Как только начался рассказ, присутствие Бебо уже потеряло значение. Она тщетно пытается напомнить ему о себе. Как малыш, едва научившийся ходить, она приседает у его ног и смотрит вверх. Его лицо, подпертое руками, скрыто болотом из слез, соплей и судорог.
Она кладет ему на колени розовый платок и оранжевый леденец.
— Я съела всю твою еду. Вот, больше у меня ничего нет.
Пальцы Тапы сжимают подарки с такой же настойчивостью, с какой крутили молитвенные барабанчики.
— Мы плачем из-за того, что случилось, — говорит ему она. — Плачем, потому что не знаем, что случится. А еще мы иногда плачем из-за того, что вот-вот случится. Но мы не можем позволить, чтобы это случилось.
— Откуда ты знаешь?
— Я очень люблю плакать. Это мое любимое занятие. Я понимаю людей лучше, когда они плачут.
Она берет его руки в свои. Его ладони под ее пальцами грубы на ощупь. Линии судьбы петляют, как пересохшие речные русла. Жизнь испарилась давным-давно, оставив после себя только это.
* * *
Где начинается река Багмати, не знал никто и уж тем более сукумбаси, обитатели прибрежных трущоб. Подобно истокам всех священных рек, ее истоки должны были находиться где-то очень высоко — там, куда не в силах добраться ни один смертный, особенно такой нищий и бездомный, как они. Но у них была вера. Они не сомневались, что река берет начало в стране богов, — разве иначе цари возводили бы на ней дворцы и храмы? И они поклонялись этой реке даже в ее нынешнем жалком и грязном воплощении.
Ее родители нарекли свое первое дитя Багмати, чтобы умилостивить реку. Вода постоянно угрожала поглотить их лачугу. Почва под их жизнью была зыбкой, как трясина. Каждый год дожди отнимали у них железную стену или железную крышу. Иногда и то и другое. Для них цвет крови был цветом ржавчины, а вкус крови — вкусом ржавчины.
Багмати, их дочь, искала утешения у своей тезки. Ей чудилось, что по ночам рыбы отращивают ноги и ходят по суше, будто головастики. Она видела, как днем они тренируются, подпрыгивая все выше и выше. Откуда ей было догадаться, что на самом деле все наоборот? Во тьме существа с ногами мечтали о плавниках и кормилах. Взвешивали сравнительную ценность жабр и легких на весах выживания. Когда наступает катастрофа, надежнее уплывать, чем убегать.
