— Ничего! — откликается она. — Я пощусь и молюсь, чтобы найти себе хорошего мужа!
Этим вечером она неотразима, как Бебо на экране. Она богиня, спустившаяся в мир людей.
Воздух заряжен электричеством. Один пьяный стоит у края сцены, кидая в танцовщицу банкноты. Второй, шатаясь, пробирается к другому краю и тоже кладет на него тоненькую пачку, придавив ее зажигалкой. Бебо выходит из-под душа в мокрых насквозь мини-юбке и лифчике, дразня мужчин по обе стороны от себя. Это война. И Бебо сулит освобождение.
Одного намека на расстегивание довольно, чтобы они совсем обезумели. Касаясь пачки банкнот пальцами ног, она снимает юбку и швыряет ее мужчине в лицо. Он в экстазе. Пока она не переходит на другую сторону, кружась, в одном только белье. Ночь дала мужчине с противоположной стороны еще один шанс, и он его не упустит. Вынув кредитную карту, он театрально восклицает на весь бар:
— Двадцать тысяч за твою одежку! Всю, что еще осталась!
Бебо улыбается — полноправная властительница своих подданных, одиноких, отчаявшихся и безобразных мужчин. Она отрабатывала каждое движение перед зеркалом по меньшей мере сотню раз, но до сих пор ей не хватало смелости повторить их на сцене.
Она отворачивается и идет к душу. Ее глаза и губы приоткрыты в воде наполовину. Не потому что так выглядят девушки, когда заводятся. Так выглядит в своих фильмах Бебо, болливудская звезда.
Она распускает лифчик, крючок за крючком. Затем оборачивается, смотрит прямо ему в глаза и качает головой. Нет. Двадцати тысяч мало. Она начинает снова застегивать лифчик.
— Тридцать тысяч! — вопит он.
Ее улыбка возвращается, пока она расхаживает по сцене. Ее песня давно кончилась, звучит новая, в стиле хип-хоп. Раньше Бебо ее не слышала, но это неважно — ритм этой ночи задает она.
— Тридцать пять! — выкрикивает новый конкурент, слишком обессилевший, чтобы встать с дивана. — Пятнадцать за лифчик. Двадцать за трусики!
В эту ночь Бебо раздевается впервые. Нагая и свободная, она танцует только ради одного человека, что сидит в маленькой затемненной кабинке у сцены. И вот на них льется свет стробоскопа — разноцветные звезды, перегруппирующиеся в новые созвездия. Он заплатил ей всемеро больше, чем заплатил бы проститутке, томящейся сегодня в этом же баре. Ее победа в равной мере принадлежит и ему. Возможно, и его завел ее танец, но самая мощная эрекция в жизни случается у него, когда они вдвоем уходят в темную комнату, провожаемые взглядами всех остальных.
Зависть возбуждает — возбуждает так же, как деньги.
Когда кочевник и его жена покидают ледник, многое остается недосказанным и незаконченным. Они начинают последнее восхождение к той высоте, где не способен уцелеть ни один смертный.
Страна белого сияния подобна туману. Только в ней ты обретаешь зрение, которое позволяет тебе ее видеть. Не теряя времени, кочевник собирает горсть самых драгоценных вещиц, сохраненных этой страной. Вырвав у себя прядь волос, он сплетает для жены ожерелье. Он украшает ее тело кораллами, бирюзой и косточками древних рыб. Теперь она часть этой страны. Кочевник, как выясняет Багмати, живет не в доме. Его лучезарность не спрятать ни в каких стенах. Вся эта страна существует лишь для них двоих.
Он снимает с себя одежду и отбрасывает ее прочь. Она следует его примеру. Ибо одежда — это камуфляж, нужный им разве что в мире людей, но не здесь. Она видит своего мужа в свете этой страны, его истинном свете. “Я знаю, кто ты, — говорит она ему. — Ты сын солнца. Ты пришел в дом моего отца, чтобы найти меня, дочь дождя”.
Теперь жизнь Багмати обрела настоящую полноту. Она вернулась к себе подобным — к богам. Это радует ее и в то же время печалит. Она рада, что ее муж — солнце. И печальна, оттого что оставила на земле отца — причину, по которой она туда спустилась.
На этом голос Тапы замирает.
Через три дня его комнату займут новые жильцы. Внезапно ему приходит в голову, что реальность — худшая из всех возможных историй. В ней нет ритма, нет уважения к персонажам. Наверное, поэтому мы преклоняемся перед ним, синеглазым, — смертным, который достиг божественного статуса, помогая людям заглянуть за предел их века.
Лежа у Тапы на коленях, Бебо запрокидывает голову, чтобы взглянуть на него. Работа в танцбаре отняла у нее все силы. Она впервые разделась донага, заработав стриптизом за одну ночь больше, чем набрала бы чаевыми за месяц. Но даже реки устают течь — это сложное искусство. Финал, который она только что услышала, не удовлетворил ее. Это полная противоположность тому, чего ждешь от истории.
— Зачем солнцу и дождю жить в пустыне? — спрашивает она. — В этом нет никакого смысла. Если они там живут, как она может оставаться пустыней?
Тапа знает ответ благодаря своей прошлой деревенской жизни.
— Все произрастает из почвы, — говорит он. — Природа стран, даже человеческая природа. Разница между пустыней, джунглями и болотом кроется в почве. Мы отличаемся от белых людей потому, что выросли на разных почвах.
— Но зачем выбирать пустыню? — настаивает она.
Затем, что таково его представление о рае. Так, по его мнению, рай должен выглядеть и восприниматься человеком. Из всех мест, где ему довелось побывать, только в снежной пустыне испаряются все мысли и мечты, все живое и призрачное. В раю мы все беспричинны и незначительны. Разве возможна бо́льшая благодать? Этот ландшафт нельзя постичь через фильм или фотографию. Им надо жить.
— Хочешь увидеть пустыню своими глазами? — спрашивает он. Туда можно попасть по дороге в Индию, стоит лишь немного изменить маршрут. — Пойдем со мной!
Он вдохновлен. Кажется, такой финал будет получше!
— Ты могла бы начать в Индии другую жизнь, а эту закончить, как и хотела, — добавляет он.
Она отворачивается от него, чтобы выглянуть в умирающую ночь, реанимируемую неоновыми бликами.
— Дождя не было с тех пор, как мы познакомились, — говорит она. — Я по нему скучаю.
— А я думал, ты ненавидишь дождь.
— Я же дочь дождя. Как я могу его ненавидеть?
Она чувствует его улыбку.
— Но кто ты? — спрашивает она. — Отец или кочевник?
В последние дни Тапа много об этом думал.
— Не знаю… Да какая разница? Я ведь все равно здесь, рядом с тобой.
Она подумает об этом, говорит Бебо за завтраком из лапши и поджаренного на масле хлеба. О финале — она о нем подумает.
Две ночи Тапа проводит один. Вот он — уже под шестьдесят, а сходит с ума по девчонке, которая годится ему во внучки. Посмешище, вроде танцующего карлика.
Тем временем к власти пришли марксисты, победив как полумертвую монархию, так и новорожденную демократию. Старик, который пропалывал ветхие крыши, нашел себе другую работу. Теперь он лазит по отхожим местам, удаляя из городской канализации пробки — трупы коз и овец. Как ни странно, чем больше он рискует жизнью, тем дольше живет. Голуби в долине превратились в стервятников; они жадно клюют обгорелые тела на участках, отведенных для кремации. Белая женщина успешно покорила Эверест с помощью команды из сорока человек. Это большое достижение, и она покупает в дьюти-фри непальского аэропорта дорогие духи, которые будут напоминать ей о горном царстве — подъеме на высочайшую точку мира и прогулке по Тамелю под руку с другом. Она знала, что все это кончится. Она распрощалась со своим романом, стоя на вершине. Вершина же готовится к катастрофе. Морские лилии и офиуры — вкрапленные в скалы окаменелости — уже зашевелились, пробуждаясь ото сна.
