Но обитатели морских глубин еще не выползли во тьму. Теперь, когда роковой момент близится, вымершим хочется поразмыслить о том, каково это — снова быть живыми. Ибо осадочный слой, залегающий на целые мили ниже дна долины, не выдержал. Суша уступила морю.
На третью ночь Бебо стучится к нему в дверь.
— Я знаю конец! — кричит она.
В его истории Багмати спрашивает кочевника: “Зачем ты привел меня в пустыню? Ты сын солнца, а я — дочь дождя. Даже мы не можем преобразить это место”.
“Именно поэтому мы здесь, — отвечает кочевник. — Это единственное место на свете, где мы можем жить и любить без помех. Когда земля становится плодородной, на нее приходят люди — они нарушили бы наше уединение”. Люди губят большинство любовных историй, говорит кочевник жене. Багмати кивает. В доме своего отца она видела достаточно индийских фильмов, чтобы убедиться в этом.
Тапа смеется.
— Так как насчет Индии? — спрашивает он.
— Я кое-что скопила, — отвечает Бебо. — Через месяц у меня хватит денег, чтобы уехать с тобой.
— У меня хватит и на себя, и на тебя, — говорит Тапа. — Я зарабатываю вдвое больше того, что мне надо, да еще малость сверху. Когда доберемся до Индии, мы оба сможем купить себе мотоциклы и новые телефоны. — Помолчав, он добавляет: — Я научу тебя ездить на мотоцикле.
Бебо улыбается.
— В новой жизни я хочу иметь хотя бы одну связь, в которой не замешаны деньги.
Тапа прощается с ней на следующий день, под вечер, с обещанием вернуться. Он дарит ей коробки с хлебом, лапшу быстрого приготовления, печенье, конфеты и серебряные сережки в виде молитвенных барабанов.
— Можешь покрутить на досуге, — говорит он. — Так я добился ответа на свои молитвы.
Тапа покидает Катманду вместе с другом. Платон сопровождает его в течение двух дней, до самой пограничной заставы.
Скоро в дверь к Бебо стучится четырехлетний мальчуган. Он требует конфету и мячик. У нее новые соседи.
В Индию Тапа добирается без приключений. Если идти в другую страну по неохраняемым перевалам, можно нарваться на пулю из армейской винтовки. На такой риск согласны только террористы и беженцы, а контрабандисты предпочитают самый популярный маршрут. Подобно всем прочим, они останавливаются на пропускных пунктах, и их встречают там как дорогих гостей. В независимой республике бутылка-другая виски всегда действует безотказно.
Экспедиция продолжается уже четыре дня, и пока все идет по плану. Вернее, почти. По карте Тапа там, где и должен быть. Но он в одиночестве. Вдохновленные безлюдьем, его помощники одурманили своего предводителя снотворным и сбежали вместе с грузом, оставив ему только рюкзак и мула.
К счастью, осматривая местность в бинокль, Тапа замечает ухоженный клочок зелени. Насколько он знает, в этой промежуточной полосе, зажатой между крутыми склонами Тибета на севере и крутым спуском к Инду на юге, нет никаких поселений.
Оказывается, что возделанные поля принадлежат народу дракпо. Некоторые считают этих людей забытой армией Александра Македонского. Большинство относит их к прошлому, примерно как и самого Александра. Глядя на их бижутерию из английских монет и шляпы, украшенные засохшими гвозди́ками, Тапа не может сдержать улыбки. Странный народ с еще более странными обычаями. В обмен на солнечные очки Тапа получает от хозяина одного дома разрешение жить у него сколько угодно.
Тапа обдумывает ситуацию. Он не слишком переживает из-за похищенного товара и носильщиков. Он знает, что беглецы скоро найдут его сами, потому что они новички. А пока лучше всего покопаться в тайнах этой деревни — послушать байки о пропавших факирах и набегах монголов, о немецких туристах, которые надеялись опознать в дракпо своих арийских праотцев. Ему нужно копить вдохновение для неоновых тамельских ночей.
Наутро после своего прибытия Тапа получает приглашение от Апо, патриарха деревни. Старик желает видеть его немедленно. Всеобщий прадед, Апо взял за правило беседовать с каждым местным жителем, вернувшимся из большого мира, и каждым чужаком, посетившим их деревню. Последних мало, и забредают они сюда редко, почти никогда.
Ветхий старец, сидящий в кресле у себя в саду, не тратит времени на пустые любезности.
— Иноземец! Не встречал ли ты по дороге к нам кашмирца, который продает селянам машины? — спрашивает он Тапу необычно громким голосом, позволяющим догадаться, что физические способности начинают ему изменять. — Он путешествует вместе с бабушкой. Она готовит и стирает для своего испорченного ребенка.
— Нет, — отвечает Тапа, опускаясь наземь у ног Апо.
— Не видел ли ты старую женщину-кашмирку, которая курит биди и пьет чанг
[41] и ром? У нее есть внуки, как и у меня. Но она еще бодрая. Она может ходить без палки и говорит мягко, как будто читает стихи.
— Нет.
— Ты собираешься вскоре в кашмирскую долину?
— Нет.
Апо явно обеспокоен.
— Почему ты спрашиваешь, Апо? — интересуется Тапа. Ему жаль, что он не способен помочь.
— Я хочу жениться на этой женщине. Ее семья не откажется от выкупа в три яка и семь овец. За это можно купить персидскую царицу, не то что старую каргу. — Он медлит, затем добавляет: — Не говори ей, что я назвал ее старой каргой.
Тапа смеется.
— Тебе пора внуков женить, Апо, а не самому жениться.
— Если бы мое сердце перестало биться раньше, чем она появилась! — вздыхает старец. — Она пришла сюда со своим никчемным внуком. Этот бездельник ходит от селения к селению, продавая свои мерзкие штуковины во имя дьявола. А она его обслуживает. “Ты уже старая, Газала, — сказал я ей. — В твои годы лучше всего сидеть тихо. Рай — это не то, что говорит тебе Коран. Это закат вот в этом саду, в обществе деревьев, таких же древних, как мы…”
На глазах у Апо выступают слезы.
— Таких же древних, как наша любовь, — шепчет он, будто разговаривая сам с собой. — Да, Газала. Это правда. Желания растут. Они стареют вместе с нами. Но они не умирают. В смерти они прорастают новыми жизнями, которые продолжаются на таких островах, как этот. На островах солнечного света в тихом саду.
Тапа молчит. Века одиночества давят на него, как море осадков — на ископаемое.
— Почему ты такой грустный? — спрашивает Апо. — Ведь это мое сердце разбито.
— Я жил с разбитым сердцем так долго, что забыл, что это значит…
— Сынок, разбитое сердце не убило меня. Возраст меня не убивает. Слабые кости и несварение не убивают. Помолись, чтобы Будда забрал меня отсюда.
— После того как ты ее найдешь, иншалла
[42], — говорит Тапа, вспомнив прекрасный оборот, которым часто пользуются его друзья-мусульмане. Потом ему в голову приходит неожиданная идея. Он улыбается. — А если мы будем верить, что ты найдешь ее, — громко произносит он, все еще собираясь с мыслями, — я могу дать тебе кое-какие таблетки для твоей брачной ночи. У меня есть самые разные таблетки. Это моя профессия. Таблетки, которые сделают тебя счастливым, таблетки, которые заставят тебя петь и танцевать и заберут всю твою боль. А еще таблетки, которые помогут тебе заниматься сексом. Они действуют и на мужчин и на женщин.
