— Почему ты меня не разбудил, Апо? — спрашивает Айра, садясь. — Я же тебе говорила: можешь меня шлепнуть. Во сне я не слышу, когда со мной говорят.
— Бывают дни, детка, когда я не нахожу причины вылезать из постели, — отвечает он.
— Если ты не пописаешь сразу, как только встанешь, потом будет трудно удержаться.
— Кто здесь дедушка, а кто малыш? — шутливо говорит он и легонько скручивает ей ухо.
Немного позже Апо снова зовет ее к себе в комнату. Закрыв двери, он обращается к ней с просьбой. Пусть она последит за пожилой кашмиркой. Это будет их секрет.
— Зачем? — удивляется девочка.
— Она знает черную магию. Как твой Апо, я должен заботиться обо всех нас.
Айра стоит, разинув рот. Потом спрашивает:
— Она ведьма?
— А кто же еще!
Вечером, когда оба ложатся под одно одеяло, девочка буквально лопается от нетерпения — столько ей надо рассказать. Кашмирская бабушка выглядит как старая женщина. Но на самом деле она мужчина. Спрятавшись за деревьями у нее в саду, Айра видела, как она достала биди и закурила, — это было, когда она вышла полоскать белье. Ясно, что она привыкла делать и то и другое. Еще девочка нашла среди приправ на кухне початую бутылку чанга, местного пива. Мало того — у старухи есть усы и борода, особенно хорошо заметные, если смотреть на солнце и под правильным углом.
— Вот я и поняла, что она мужчина.
— Чанг может быть для внука, — пытается разобраться Апо. — Женщины ее веры не пьют.
— Я видела, как она глотнула оттуда, перед тем как заснуть после обеда… Апо! — окликает Айра, заметив, что он погрузился в свои мысли. — Ты не ошибся. Она ведьма. — Потом поправляется: — Он ведьма.
— Ты еще слишком мала, чтобы судить о таких вещах.
— Тсс! — Она прикладывает палец к его губам. — Это наш секрет.
— Ты еще слишком мала, чтобы судить о таких вещах, — шепотом повторяет Апо. — А теперь давай-ка расскажи мне все, что видела.
— Она долго возится с уборкой в доме. И каждый раз, как поймает клопа, восклицает что-то с Аллахом в конце. Когда помоется, натирает себе руки и ноги ореховым маслом, а лицо сбрызгивает розовой водой, чтобы пахнуть как женщина и дурачить людей. Если ей надо причесаться, она снимает платок. С распущенными, как у ведьмы, волосами читает книжки. Я не знаю зачем, но она берет ручку и подолгу смотрит на страницы. Еще она расстилает на полу циновку и молится, снова и снова. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь столько молился. И молитвы у нее какие-то странные. Она складывает ладони вместе, как невидимую книгу. Никто из тех, кто верит в фей, не будет столько молиться. Дьяволов надо дольше уговаривать.
— А волосы у нее какие?
— Белые и седые, как хвост у лошади Анкунга. А к концу съеживаются в крысиный хвостик.
Апо гладит себя по лысине.
— У меня вши, — говорит он.
— Какие еще вши? У тебя и волос-то нет.
— Нет, есть. Мои волосы черные, как какашки у лошади Анкунга.
Оба смеются.
Поцеловав внучкины ладошки, Апо кладет их себе на глаза. Потом дрожащим голосом напевает ей песенку о короле и его пропавшей королеве.
В эту ночь ему снится сон. Он новый — редкость в его возрасте. Во сне Апо хорошо видит и слышит. Ландшафт простой и геометрический, как наскальные рисунки. Горы — ровные треугольники, животные — символические силуэты. Цвета тоже самые простые и яркие, тени равномерно черные. На одной голой коричневой горе, покрытой каменистыми осыпями, резвится группа горных козлов. Они высоко подпрыгивают, касаясь бледно-голубого неба, отбрасывая на соседние горы тени, огромные, как облака. Поначалу Апо не видит, что их так взволновало. Потом замечает притаившегося в уголке, у подножия горы, снежного барса — самку. Она сидит абсолютно спокойно, время от времени взмахивая хвостом. К удивлению Апо, хвост у нее не длинный, пушистый и величественный. Он короткий и утончается к кончику, как у крысы.
На следующее утро Апо просыпается с единственным желанием. Он должен увидеть ее снова.
Ближе к вечеру, когда она штопает одежду внука, к ней в дверь стучится мальчик. Она только успевает встать, а он уже в гостиной.
— Наш достопочтенный патриарх, — провозглашает он с отрепетированной торжественностью, — источник мудрости, любви, отваги и всего, что заслуживает почитания, прибыл, дабы облагодетельствовать вас своим присутствием. — Сказавши это, мальчик возвращается со стулом и устанавливает его посреди комнаты.
Апо ждет снаружи. Он вытирает лицо рукавами. Достает из кармана маленький хрустальный флакончик с цветочным маслом и натирает себе запястья. Обоняние у него и теперь такое же острое, как всегда, хотя остальные чувства его подводят. Собираясь с силами, он медленно, глубоко вдыхает экзотический аромат жасмина.
Только при виде ее изумленного лица он вдруг осознает, что не подумал о поводе. Ему нечем объяснить свой визит, да еще в такой час, когда она в доме одна.
— Мадам, — начинает он, по своему обыкновению, громким голосом, — вы умеете писать?
Она кивает.
— В таком случае не запишете ли вы стихи, которые прочли мне на днях? — Он улавливает ее смущение и продолжает: — В этом селении я старший. Кроме духов можжевеловых деревьев, здесь нет никого более древнего и уважаемого. Мой долг — сохранять все прекрасное, чтобы зимой наставлять наших детей. Как вы, может быть, знаете, зима в этих краях длинна и уныла.
— Но я не поэт, — говорит она. — Я лишь подавала еду на собраниях, где читали стихи мои сыновья или мой муж, благослови Аллах его отлетевшую душу.
— Мадам, вы провели всю жизнь в обществе глупцов. — С этими словами он прислоняет трость к стулу и готовится сесть.
Она не может сдержать смех.
— Никто еще не называл моего покойного мужа глупцом, — говорит она. Если уж на то пошло, и ее, общепризнанную бабушку, еще никто не называл “мадам”.
Услышав ее хихиканье, Апо представляет себе, как лицо у нее розовеет, точно у девицы в компании других девиц. Ободренный ее непосредственностью, он присоединяется к ней. Он смеется так, что оставшиеся во рту зубы начинают стучать друг о дружку, вены на тыльной стороне ладоней — дрожать, а мочевой пузырь на секунду выходит из-под контроля.
Понемногу смех уступает место тишине.
— Зима — время рассказывать истории, — говорит она, словно в забытьи. Чувствуя его недоумение, поясняет: — Выдуманные истории, я имею в виду. Такие, у которых не видно конца. Зима — время года, посвященное Шехерезаде, а не поэзии.
— Зима — королева всех времен года. Сурки и медведи впадают в спячку. Мы, дракпо, празднуем. Это самый крупный и долгий праздник. Пора свадеб, фестивалей, дружбы, поэм и легенд.
— В моей деревне это весна.
