Ране повезло: он очутился в нужном месте в нужное время. У него как раз завершилась смена на индийской базе в Антарктике. Хотя это не означало его профессиональной пригодности для изучения высокогорных ледников, чиновники, ответственные за раздачу грантов, согласились включить его в состав новой научной экспедиции. В знак пиетета перед автором эпоса Рана посвятил свое геодезическое исследование мистической сердцевине Кширсагара. Он назвал свою работу “В поисках Сагар Меру” — царства льда, где глубочайшие расселины и высочайшие пики суть одно и то же.
Чем дольше Рана об этом думал, тем более разнородными казались ему его последние назначения. Антарктика, самая обширная, самая сухая и самая холодная пустыня мира. По сравнению с ней ледники имеют размеры городского квартала. Но на своих шестнадцати тысячах футов Кширсагарский ледниковый комплекс, или, как его еще называли, третий полюс, выше любой вершины в Антарктике. Эта разница в высоте делает их совершенно разными планетами.
Однако именно лето в Антарктике странным образом побудило его искать зимы в ледниках. По дороге на индийскую антарктическую базу Дакшин Ганготри, в баре Крайстчёрча, он познакомился с орнитологом, направляющимся на безвестный островок в Тихом океане. Орнитолог собирался изучать там ведущих ночной образ жизни, разучившихся летать и страдающих ожирением попугаев, которые находились на грани вымирания. Пути двух ученых пересеклись, как пути двух каменных осколков, несущихся в космосе неведомо куда.
Эти попугаи — социофобы, как он сам, пошутил исследователь. Ухаживания среди них наблюдаются редко, и только тогда они не норовят заклевать друг дружку до смерти. Но все сводится к одной-единственной романтической ночи.
Рана задумался об этих птицах, которые предпочитают полету порхание, а долгой привязанности — мимолетные интрижки.
— Видно, уважают свое личное пространство, — сказал он.
— В их случае — остров, — уточнил орнитолог. — А в вашем — континент.
Рана покраснел и отвернулся. Под взглядом нового знакомого ему было не по себе. Нервничать он начал еще раньше, когда орнитолог пригласил его в свой номер в отеле. Рана заметил в этих льдисто-голубых глазах раскрепощенный континент желания.
Рана заснул в его обществе. Очнувшись, он с изумлением обнаружил, что орнитолог даже не задремал — его непоколебимый взгляд приковывал к месту обоих.
Спустя несколько дней Рана стоял на ослепительных антарктических просторах в полном одиночестве, с отмороженными пальцами ног, поцарапанной роговицей и мучительным онемением в сердце. Здесь не за что было ухватиться — ни тени, ни горизонта. Один-единственный взгляд сломил его.
У коллеги Раны на Кширсагарском ледниковом комплексе развился высокогорный отек легких, и его пришлось эвакуировать по воздуху. Потом Рана упал в трещину. Пока он оправлялся от нервного потрясения и залечивал ссадины, двое оставшихся ученых совершили вылазку и угодили под снежную лавину. Хотя дело обошлось без серьезных травм, у обоих происшествие вызвало продолжительный шок.
Отдел исследований и анализа Министерства обороны предложил Ране покинуть базу вместе с остальной группой. Но он отказался. Тот взгляд преследовал его сквозь пространство и время. Он делался более настойчивым всякий раз, когда Рана приближался к ледникам.
Неделю спустя они с офицером Разой сбились с маршрута во время вылазки и поневоле спустились на плато. Найти деревню и потому уцелеть на ничейной земле было чистой удачей.
И вот он вернулся, готовый вновь идти на ледники.
Лежа в “Проекте Дхрува”, Рана прижимает раковину к уху. Это подарок, перешедший от его деда к матери, а теперь к нему. В детстве мало что притягивало его больше, чем эта раковина около маминой подушки. Вместо эффектного шума морского прибоя он всегда слышал только одно — необъятную пустоту. Сейчас эта пустота превратилась в утешение. Слушать ее было все равно что дремать на опустевшей кровати родителей, которая еще хранит их особые ароматы.
Будильник Раны зазвонит через сорок пять минут. Это будет означать, что его обязательный акклиматизационно-восстановительный курс закончен. Исследования показали, что процесс ментальной атрофии начинается на больших высотах не позже чем через месяц, и эти процедуры должны поддерживать тело и разум в тонусе.
Как только рассветет, Рана залезет на Ледяную стену — офицеры шутят, что для этого надо иметь ледяные яйца. Он хочет посмотреть на пакистанского солдата, упавшего в глубокую расщелину сорок лет назад; его труп сохранился не хуже, чем ископаемое эпохи эоцена. Недавние сдвиги перенесли тело еще дальше на индийскую территорию, и теперь его видно с фронта ледника.
Один из коллег Раны предложил следить за динамикой ледника, наблюдая за трупом пакистанца со спутника, поскольку любые другие способы значительно дороже. Из всякого перемещения замерзшего тела можно извлечь уйму информации о сложных течениях внутри ледяной толщи. Но начальники отвергли эту идею, сочтя, что принять помощь от пакистанского солдата ниже их достоинства, даже если он уже мертв.
Этот солдат, гласят армейские легенды, стоит в зеркальном зале. Лед увеличивает его туловище и искажает черты лица — поднятые брови, закрытые глаза, холеную мусульманскую бороду, губы, сжатые в спокойной решимости. Некоторые утверждают, что если смотреть на него подольше, он моргнет. Другие — что он улыбается тебе, если ты мусульманин, не обращает на тебя внимания, если ты сикх, и морщит нос, если ты индус. Но в целом он довольно благожелателен. Пока он не вызывал ни кошмаров, ни несчастных случаев.
Интересно, думает Рана, не встретится ли ему дух этого воина, скитающийся по ледникам?
Две недели тому назад, дожидаясь помощи во тьме расселины, куда он упал, Рана встретил своего покойного деда. Человека, с которым мечтал пообщаться всю жизнь. В конце концов, именно в его честь он получил имя Гириджа.
Рана должен был перепрыгнуть эту щель последним. Он проверил погоду по своим цифровым часам. Вполне терпимо: семнадцать градусов ниже нуля с осадками меньше двадцати миллиметров. Он посмотрел на хмурое, неспокойное небо — здесь, над ледниками, оно было таким почти всегда. И наконец оценил взглядом длинную поперечную трещину перед собой. Пяти футов в ширину, она казалась бесконечной и рассекала массу льда и снега решительным, слегка асимметричным зигзагом. Возможно, на ее дне была вода — дополнительный источник топографической нестабильности и иррационального страха.
— Ученый-джи!
[58] — окликнул его военный с другой стороны. — Для этого не надо быть профессором. Перестань думать, вспомни бога Ханумана и сигай!
[59]
Уже разбегаясь перед прыжком, Рана почувствовал, что не справится. Хотя его правая нога коснулась другого края, он не удержался на нем и рухнул в бездну. Веревка на поясе, которая связывала его с другими, натянулась, и он штопором полетел вниз.
