— Вы ведь вручили Зойре подарки для всех жён, — напомнила я, не собираясь принимать драгоценность. — Благодарю, этого было вполне достаточно.
— Вы не любите ювелирные украшения? — недоверчиво уточнил Рустам.
— Я к ним равнодушна.
— Вы лукавите! — ухмыльнулся шурин. — Просто не хотите принимать от меня подарок…
Это правда. Но и я честна.
— Уверяю, я сказала истинную правду. Пожалуйста, уберите это и подарите лучше собственной жене.
— Оно не подойдёт к её глазам!
— Весьма сожалею.
Я поднялась на ноги, не в силах больше выносить этот фарс. Во имя всего святого, чего он добивается?! Но я знала, что прямой вопрос будет проигнорирован.
— Погодите! — воскликнул Рустам. — Вы обещали мне пятнадцать минут, а прошло только пять!
— Но мне уже всё вполне понятно.
— Успокойтесь, Ева, сядьте, никто здесь не собирается вас обижать!
— Или говорите прямо, что вам от меня нужно, или я больше рта не раскрою и вас слушать не стану! Хоть пытайте!
От моей последней фразы в глазах шурина вспыхнул жуткий огонёк, но он тут же потушил его усилием воли и разочарованно вздохнул:
— Хорошо. Я скажу. Садитесь.
— Нет, не сяду. Говорите.
— Тогда я тоже встану. Не могу говорить, когда женщина стоит.
Подъём удался ему не без труда: мешало и пузо, и слабость пожилого человека, не склонного к физическим упражнениям. Выглядело всё это довольно жалко. Однако Рустам всё же встал, отдуваясь, сделал шаг ко мне и крепко схватил за руку — я не успела её отдёрнуть.
— Ева, послушайте, я должен… хмм… извиниться перед вами. Дело в том, что я предвзято отнёсся к вам, зная типичный нрав белых женщин и не зная лично вас. Я был абсолютно уверен в вашей порочности, безнравственности, коварстве. Теперь же я убедился в том, насколько вы благочестивы и… прекрасны во всех отношениях. Я хотел бы получить ваше прощение и доброе отношение, чтобы мы смогли полностью воссоединиться как семья…
Я слушала его, не перебивая, хотя во мне оглушительно клокотал гнев. Каков подлец! Знает он типичный нрав! Мерзавец! Да среди самых последних белых потаскух нет такой гадюки, как он! Я даже ответить ничего не могла — так меня душила ярость. Только попыталась вырвать у него руку, но он внезапно перехватил меня другой клешнёй и попытался обнять. Точнее, это у него получилось, потому что хоть он и старше меня вдвое, хоть и находится в плохой форме, всё равно он мужчина — и весьма крупный — и мне с ним не совладать. Резкий, слишком терпкий запах его парфюма ударил мне в нос.
— Отпустите меня! — зашипела я, изо всех сил упираясь ладонями в его плечи. — Немедленно отпустите!
— Ева, прекратите сопротивляться! — одновременно уговаривал и угрожал Рустам. — Вам так или иначе не избежать моего общества! Мы всё равно… будем… рядом..!
— Лучше я умру! — пискнула я и была выпущена из объятий с раздражённым рыком:
— Глупости! Ни один человек на свете не предпочтёт смерть жизни!
— Я! Я предпочту! Спросите у моего мужа! Уже предпочла и сделаю это снова!
— Что это за история? — нахмурился Рустам.
— Я не продаюсь! Ни за бриллианты, ни за комплименты, ни даже за помилование! Думаю, мы поняли друг друга, а ваши пятнадцать минут истекли! Будьте добры доставить меня домой!
Домой я, к счастью, ехала в одиночестве. Смотрела в окно, думала о шурине и случившемся в оазисе. Это странно, конечно. Если он просто хочет уничтожить брата, зачем ему моя поддержка? Чтобы я помогла? Смешное предположение… В любом случае, я не намерена была замалчивать перед мужем это происшествие. Сколько можно терпеть эту мерзкую жабу у нас дома да ещё жить в ожидании его подножки?!
Глава 27.
К сожалению, мой телефон, пролежавший всё это время в неведомом конверте, полностью разрядился и пришлось подождать несколько минут, прежде чем я смогла позвонить Терджану. Пока я гипнотизировала взглядом аппарат, дверь в мою комнату распахнулась без стука и вошла… Зойра! Я поняла, что случилось нечто ужасное: старшая жена никогда не приходила ко мне сама, всегда присылая служанку, чтобы вызвать меня к себе. Её исключительная бледность тоже подтверждала это предположение.
— Ева, где ты была? — чуть не завопила она. — Твой телефон не отвечает! Халиб звонил мне раз пятнадцать, весь на нервах, потребовал перевернуть дом вверх ногами, но найти тебя!
Я разволновалась от её криков, не зная, стоит ли рассказывать ей про похищение меня Рустамом или сначала лучше обсудить это с мужем…
— Я… ездила в храм… католический. И… телефон разрядился.
Бледность немного схлынула с её лица и сменилась какой-то пугающей чернотой:
— Ты сведёшь меня в могилу, женщина! Сколько можно испытывать моё терпение и нервы мужа? Всё! Хватит! Ты больше не выйдешь из дома! Поняла? Ты — под домашним арестом! И из комнаты выходишь только в столовую, всё прочее — в сопровождении мужа! О Всемогущий Господь, взрослая женщина, мать, а ума, как у неразумного дитя!
— Что? — опешила я.
Домашний арест?! Да ещё в комнате?! Что за средневековье? Я ведь не рабыня..!
— Что слышала! Ты слишком легкомысленна, я больше не могу позволить тебе перемещаться бесконтрольно, куда заблагорассудится! И да, это приказ нашего господина!
— Понятно, — процедила я сквозь зубы, проводила её за дверь и наконец набрала мужа: — Терджан, это невозможно, несправедливо, так нельзя!
— Ева! — выдохнул он с облегчением. — Наконец-то! Ты ведёшь себя недопустимым образом!
— Это не я, любимый, клянусь! Но… мне кажется, нам лучше поговорить наедине. Я всё тебе расскажу, приезжай скорее!
— Скоро буду.
Он отключился, а я сбегала в душ и снова схватилась за телефон. Там было новое сообщение от Пети:
"Ева, я сделал всё, что мог. Перевёл часть денег в безопасное место и приложил все возможные усилия, чтобы твоего мужа…"
Дочитать я не успела — распахнулась дверь, и в комнату ворвался тот самый мой супруг. Он налетел на меня, как тайфун, и принялся тискать, сжимать, даже, кажется, обнюхивать…
— Где ты была? — рычал он, перемежая эти стоны раненого животного с такими же звериными поцелуями — жадными, неистовыми, почти грубыми.
Я отвечала ему. У меня тоже было ощущение, будто мы не виделись целую вечность, будто я уже потеряла его и вдруг нечаянно нашла, или вот-вот потеряю… Но Терджан был намного активнее, ненасытнее, можно сказать — злее. Он терзал мои губы, шею, ключицы — всё, до чего мог дотянуться жадными губами.
— Ты даже не представляешь, как мне страшно, что я тебя потеряю, Ева! Не понимаешь, я… от одной только мысли об этом будто бы умираю. Не исчезай так, я теряю разум и покой…
