- На площади продавалось столько вкусных вещей, лас, - я говорю робко и простодушно, я ведь такой и должна быть - скромная, простодушная, деревенская девчонка, оробевшая от непривычной обстановки. - Я не удержалась, так что боюсь, в меня не влезет теперь ни кусочка. Но у вас очень вкусный напиток, так согревает.
- Это ягодный отвар, ласса. Так почему же мой племянник решил нести за вас ответственность?
Неожиданно. Я спотыкаюсь на полуслове. И краем глаза выхватываю лицо Вилора. Он как раз очень ловко обращается к вилками, ложками и ножами, но я замечаю, как напрягается жилка на его шее. Вилору не нравится наш разговор. Что именно? Почему?
Я не знаю, но должна отвечать.
- Мне кажется, лас Виталит такой человек, который несет ответственность за каждого, попадающего в поле его зрения.
Служитель хмыкает.
- Где ты нашёл такую девочку, Вилор?
- Вестая живёт в деревне, где я сейчас служу.
- Или ты служишь в деревне, где она сейчас живёт... всего лишь другой порядок слов, а какая разница, а? Попробуйте вот это мясо, ласса. Уверяю, что ничего подобного вы никогда не пробовали. Как вам праздник?
Я отвечаю, точно иду по незнакомому болоту - неловкий шаг в сторону и упадёшь, по горло провалишься в едкую жижу. Он видит меня в первый раз в жизни, а ведёт себя так, словно... словно уже подозревает в чем-то. Где я родилась, какая у меня семья, чем планирую заниматься, что думают и говорят в деревне о служении Вилора. Вопросы перемежаются с предложениями обязательно попробовать "вон то изумительное блюдо" или небрежными замечаниями о погоде. Лас Иститор словно бы весел и смотрит прямо, но мне, пожалуй, было бы легче, окажись он мрачным зловещим старцем.
- Так лас Виталит ваш племянник? - я не могу уже выносить этих раздавливающих слов.
- О да, единственный сын моей дорогой сестры, - я вижу, как дёргается Вилор, как застывает его лицо, но не понимаю причину этого недовольства. - Как вы, должно быть, знаете, своих детей по правилам нашей веры я завести не могу, поэтому он для меня как сын.
- И поэтому лас продолжил ваше дело? - как бы я не растягивала напиток в кружке, он закончился, и чашку пришлось поставить на стол, открывая лицо. Почему же Вилор молчит и не вмешивается в этот разговор, больше напоминающий допрос. - Трудно не проникнуться идеалами и идеями веры, если они окружают тебя с самого рождения...
- Любой мыслящий и заботящийся о человеческом благе рано или поздно приходит в нашу веру, ласса. Любой.
Я с трудом унимаю жаркую волну, поднимающуюся внутри, а ладони начинают зудеть.
Нет, нет, только не сейчас, не здесь. Я опускаю руки на колени, упираю в бедра, вжимаюсь в плотную ткань, на лице само смирение и доброжелательность, но внутри меня бушует огонь, требующий выхода.
- Сколько людей было сожжено с заботой об их благополучии, лас Иститор?
- Вестая... - перебивает доселе молчавший Вилор, но Инвкизитор с улыбкой качает головой и жестом - коротким, четким - требует молчания, не сводя с меня взгляда. Так может художник смотреть на картину.
- Пятьдесят три за прошедший год, - он почти шепчет, неотрывно глядя мне в глаза. - Тьма сильна, девочка, тьма близко, кто же сможет ее остановить, если служители неба опустят руки?
- Но... - я теряюсь от его непоколебимой уверенности в собственной правоте. - Выходит, если человек совершает злодеяния просто... от того, что он - плохой человек, его ждет судьба гораздо более щадящая, чем если он совершает их из-за... демонов, которые принудили его, которых, возможно и вовсе... нет?
- О, они есть, ласса, - служитель откидывается на спинку стула и делает глоток из кружки. - Не хотел бы пугать такую милую, юную девушку, но тьма находит все больше лазеек в человеческих душах, с каждым годом, с каждым днем. Принудить с сотрудничеству с ней невозможно, иначе наш мир давно бы исчез, превратившись в кормушку омерзительных потусторонних тварей. И если человек оступается сам по себе, он - заблудшая овца, которую можно вернуть в стадо, но если он открывается тьме, то становится оружием, невообразимо опасным и сильным оружием силы, о которой знают лишь единицы.
- Вы?
- Я не всеведущ, но я делаю, что могу.
- Борясь с людьми, а не с тьмой?
- Борясь во имя людей и светлого неба. Пятьдесят три жертвы во имя мира целого государства, ласса. Целого мира...
Внезапно лас Инститор улыбается совершенно другой, расслабленной и немного ленивой улыбкой:
- Как странно, до сих пор я ни разу не обсуждал ничего подобного с женщиной. Я буду рад еще поговорить с вами, милая девочка. Надеюсь, это не последняя наша встреча? Впрочем, я думаю, вы со мной согласитесь, что Вилору не стоит надолго задерживаться в вашем чудесном местечке, его, гм, энергия и способности могли бы пригодится в более многолюдном городе, например, соседнем Лардоне, где население сравнимо с Гритаком... Могу ли я надеятся, что вы переубедите его, ласса?
- Наше общение со служителем неба не имеет ничего общего с подобными разговорами, лас. Обычно это мы, жители, обращаемся за советом, помощью и подсказкой, а в ответ приносим хлеб, молоко, мясо... но не советы.
- Хлеб, молоко, сопровождение на городские праздники, как это мило, ласса... Знаете, он так категорично настоивал на своем назначении именно к вам, что я не знаю, что и думать, списал на юношеское упрямство, молодые люди могут иногда слишком романтизировать свое стремление служить людям... Вы замужем, ласса?
- Моя свадьба была расторгнута пару седьмиц назад из-за тяжелой болезни жениха, лас.
- Сочувствую, сочувствую, но на все воля неба. В любом случае вы всегда будете желанной гостьей в моей доме, не забывайте об этом!
Прием был окончен, и я поднялась вслед за Вилором.
Мне не терпелось покинуть этот дом, слишком большой, богатый, слишком пустой - непохоже, чтобы там жил кто-то, кроме самого Инквизитора и, возможно, нескольких слуг. Одна из них - молчаливая пожилая женщина с очень серьезным и даже немного торжественным лицом - начала убирать со стола посуду и еду, к которой почти что никто не притронулся.
Мы уже спустились с крыльца, как лас Иститор снова возник на пороге.
