Тьма, разумеется, молчит. Как и нет ее.
- Едем? - полуутвердительно говорит кучер.
Мне стыдно, но в экипаж я сажусь. В конце концов, это его работа, а я за нее плачу.
***
Дом бывшего заведующего архивом служителей ласа Ригеля был довольно внушительным на вид - двухэтажная белокаменная махина. И - колокол на двери, мигом напомнивший мне о Вилоре, установившем подобный же агрегат. Я погладила прохладный металлический бок, прежде чем дёрнуть тонкий, привязанный к язычку канат.
Спустя полгорсти, не меньше, когда я уже раздумывала, не начать ли звонить повторно, дверь неожиданно распахнулась, и я увидела пожилого господина, с длинными седыми волосами, породистым, надменным лицом и невероятно ровной прямой спиной. Что ж, лас Лират мог не волноваться - у его знакомого явно всё в порядке, вот только вряд ли он захочет со мной общаться...
- Лас Ригель? - пробормотала я, судорожно пытаясь отыскать в кармане лист с рекомендацией.
Мужчина обвел меня холодным оценивающим взглядом и торжественно проговорил:
- А вы договаривались о встрече?
- Нет, но... - я торопливо протянула нашедшийся, к моему стыду довольно помятый лист. - Вот. Это письмо от служителя Лирата, там речь обо мне и причине, по которой мне необходимо обратиться к вам...
Мужчина взял бумагу двумя пальцами, как дохлую мышь, но не раскрыл.
- Пройдемте в дом. Я уточню у хозяина, согласится ли он принять вас.
... если таков слуга, каким же должен быть хозяин? Впрочем, то, что хозяин жив и в состоянии принимать гостей - уже удача.
Прихожая холодная и какая-то неживая, необитаемая. Очень пусто. Стены холодные, похожи на мраморные, никаких картин или зеркал, как в домах Ризы и Иститора. Пара диванов, вешалка для одежды, темный палас с коротким ворсом без рисунка. Проходит еще горсть тревожного ожидания, я мну в руках платье Ризы, непривычно острая на ощупь ткань впивается в кожу.
- Проходите, ласса. Хозяин вас примет.
Я поднималась на второй этаж, слегка придерживаясь перил - высота всегда меня пугала. Наверху сердце печально сжалось - пахло травами, затхлым запахом старости и болезнями.
Знакомый, тяжёлый запах. Седовласый важно приоткрыл одну из дверей, пропуская меня вперед, и запах усилился.
***
Мужчина, лысый, безусый и безбородый, полулежал в огромной кровати. Пара свечей, горевших на столике возле кровати, незначительно освещала эту тёмную комнату с глухо задернутыми портьерами. Одеяло было подоткнуто почти под самый подбородок, на нем, почти такие же белые, лежали худые, не в меру морщинистые руки с зажатым в них моим листом - похоже, лас так и не разворачивал его, и, соответственно, не читал. Что было неудивительно: длинные аристократичные пальцы старика тряслись постоянной мелкой дрожью, словно под ними была не ровная поверхность, а круп бегущей мерной рысью лошади. На голом и почти гладком лбу выступали капельки пота.
- Доброй ночи, дитя. Или еще вечер? - голос у него был странный: сильный и слабый одновременно, хриплый и в то же время звучный.
- Вечер, лас. Только-только сгущаются сумерки.
- Кто вы и откуда? Меня так редко кто-то навещает, кроме, разве что, некоторых братьев по служению.
Я хотела ответить, представить свою выдуманную легенду, сослаться на Лирота, но неожиданно для себя самой вдруг горячо сказала:
- Лас, отчего же служителям неба запрещено иметь семьи, жену, детей? Это ужасно несправедливо! Сейчас вы были бы не один, не встречали бы старость в одиночестве, вокруг вас были бы дети и внуки, которые заботились бы о вас. Почему такой жестокий обычай? Неужели близкие отвлекали бы от служения?
- О, дитя, все просто, - смех старика напоминал булькающее карканье ворока. - Браки и семьи запретил король, точнее, еще прадед нынешнего короля. Я видел точнейшую копию его указа в архиве.
- Зачем?! - мне захотелось опуститься на краешек неуместно огромной постели, но это показалось неприличным - нарушением личного пространства пожилого человека, и я просто сделала полшага вперед, упираясь коленом в край кровати.
- В то время, почти пятнадцать седьмиц назад, - голос старика чуть окреп, и он даже сделал попытку приподняться и принять более вертикальное положение. - У служителей неба была реальная власть, не то что сейчас. Времена были сложные, люди искали поддержку и находили ее.
- Почему сложные? - я придвинула вторую ногу к кровати.
- Так как раз война же прошла, та, которая называется Последняя война, - охотно заговорил служитель. - После войны многое пришло в упадок, в некоторых областях страны наступил голод, королю было сложно справляться с последствиями. Служители, каждый на своем месте, поддерживали, одобряли, наставляли, кое-кто и лечил, кое-кто из обеспеченных родов делился кое-какими запасами...
- Всего пятнадцать седьмиц назад запрета на семьи не существовало? - не поверила я, вспомнив о том, как говорил об этом Вилор - словно о непреложном законе бытия.
- О да. Но после его введения поменялось очень многое и довольно резко.
- Так в чем же суть?
- Во власти, моя дорогая, во власти. Чувство власти движет людьми - и страх.
- Не любовь? - я сама смутилась своего вопроса.
- Что есть любовь, как не ощущение власти над любящим и желание обрести ее над любимым? Все дело в этом, я полагаю. Служители неба ставили на свои места собственных сыновей, которым уже не нужно было работать над поддержкой народа, они получали ее по наследству - поддержку, доверие и власть. Силу. Впрочем, сейчас все может измениться.
Я насторожилась.
- Что вы имеете в виду?
- Нынешний Старший Служитель, лас Иститор, крайне импонирует королю. Эта его политика борьбы с тьмой не находит такого уж всеобъемлющего отклика в народе, хотя толпа всегда любит зрелища. И под знаменем скорой победы над демонами так просто избавляться от нежеланных лиц. Очень удобно и то, и другое - нет угрозы и есть взаимная выгода. Впрочем, не исключаю, что король действительно испытывает страх перед выходцами из Серебряного царства, страх, умело поддерживаемый и культивируемый. Власть и страх, дитя мое, правят миром. Так или иначе, всем известно, кого хотел бы поставить своим преемником Инквизитор.
- Кого же? - голос мой был тих, но то ли служитель услышал меня, то ли просто продолжил после небольшой передышки.
- Герихов племянник. Я мало что слышал о нем, но Герих любит его, как сына. Что, впрочем, неудивительно.
- Да? - я боялась сказать лишнее - или не сказать нужное, поэтому ограничилась невнятным выдохом.
- О, да. Родители Гериха были преподавателями в Академии, он получил прекрасное образование, блестящее. Но как они были строги! Я бы даже сказал, жестоки.
