— Служу трудовому народу! — прошептал счастливый Тарасик.
Ни он, ни его напарник, очутившись в прошлом, почему-то даже и не вспомнили, что вскоре, 21 декабря 1937 года, в Красной Армии эта уставная фраза будет заменена другой формулировкой: «Служу Советскому Союзу!», которая просуществует вплоть до 26 декабря 1991 года. Впрочем, не удивительно, — будущее в прошлом обычно имеет неопределённый характер.
13
3 мая 1937 года в 20:15 мистер Герман Норд с родным племянником Карлом и билетами по восемьсот десять долларов каждый поднялись на борт цеппелина «Гинденбург». Они чинно раскланялись с капитаном Максом Пруссом, считавшимся довольно умелым воздухоплавателем, и прошли на смотровую площадку взглянуть на старт. Мистер Норд проследил, чтобы их багаж поместили в смежные каюты, согласно билетам. Вместе с советскими диверсантами на борт поднялись пять офицеров военно-воздушных сил Германии, артист балета Берлинского театра с овчаркой, два студента из Сорбонны, журналист из Бонна по заданию редакции, Эрнст Леманн, директор компании «Цеппелин», и другие достопочтенные господа — всего шестьдесят один пассажир.
Старт дирижабля прошёл в дежурном режиме. «Гинденбург» набрал заданную высоту и направился через Атлантический океан в Северную Америку на базу в Лейкхерсте. Вскоре он развил крейсерскую скорость, сто тридцать пять километров в час, позволяющую за три дня одолеть намеченный путь. Утром, когда показался остров Ньюфаундленд, капитан Прусс приказал снизиться, чтобы пассажиры могли сфотографировать снежно-белые айсберги, медленно дрейфующие на юг.
Каждый пассажир имел уважительную причину для трансатлантического путешествия по столь высокой цене. Кто-то хотел увидеть Америку, кто-то надеялся открыть новое дело и расширить торговые связи, а кто-то просто путешествовал. Однако Эрнст Леманн — директор компании, строившей дирижабли в Германии, прибыл на борт из-за полученного им накануне анонимного письма с угрозой взорвать дирижабль. Он хотел морально поддержать экипаж и доказать миру безопасность таких полетов. Дела у компании «Цеппелин» шли блестяще — билеты на рейсы небесного лайнера были распроданы на год вперёд. Это ли не показатель триумфа авиапромышленности?
6 мая 1937 года серебристый сигарообразный корабль абсолютно бесшумно, словно облако, проплывал над Нью-Йорком. На второй палубе играл оркестр, танцевали пары. Настроение безмятежности и спокойствия царило на «Гинденбурге». Пассажиры с любопытством разглядывали Манхэттен — главную составляющую города, — расположенную на нескольких живописных островах и небольшой прибрежной части материка.
— Вон, смотрите, Колумбийский университет, а там — Бродвей, — наперебой кричали студенты из Сорбонны.
— Да-да, а это небоскреб «Эмпайр стейт билдинг»! — восторгался артист балета.
Гуго Экнер предложил капитану облететь статую Свободы, а затем пролететь близко к знаменитому небоскрёбу. Это был смелый, но очень опасный маневр. Все зааплодировали. Вдали показалась причальная мачта Лейкхерста. От центра Нью-Йорка до неё оставалось рукой подать, если бы не чёрно-серые тучи и сполохи молний прямо по курсу. Капитан Прусс приказал лететь в обход грозового фронта.
Герман Норд и Карл тревожно поглядывали на часы. Время полёта по непредвиденным обстоятельствам увеличилось. Подходил час «икс», когда сработают часовые механизмы установленных трёх мин, а воздушный корабль ещё далек от причала. Статуя Свободы недовольно щурилась в закатных лучах кровавого солнца, отбрасывающего алые отблески на воду между островами и освещавшего облака жёлто-красной киноварью.
Долгожданный Лейкхерст встретил их юго-восточным ветром, капитан сделал дополнительный круг. В 19:11 цеппелин снизился до ста тридцати, а затем быстро до шестидесяти метров, потеряв при этом горизонтальность полета. Чтобы поднять корму, команда «Гинденбурга» выпустила часть газа, а потом и тонну водяного балласта. В 19:21 швартовщики сбросили гайдропы — причальные канаты.
Обшивка корабля осветилась розовым светом солнца, коснувшегося линии горизонта. В 19:25 на корме произошла вспышка, и гигантская сигара корабля засверкала изнутри искрами. Следом вырвались из плена гигантские языки пламени, клубясь и пожирая тонны водорода. Столбы огня и густого дыма взметнулись к небу на сто метров. От кормы адский огонь пополз к носу корабля. Тридцать секунд, и пылающий «Гинденбург» рухнул на землю. Один за другим начали взрываться топливные баки. Обломки гондолы и каркаса, поднятые вверх силой взрывов, градом обрушились на останки некогда прекрасного гигантского небесного лайнера.
Большая часть пассажиров удивительным образом спаслась. Среди них оказался Гуго Экнер, отделавшийся лёгким испугом, капитан Макс Прусс, получивший тяжёлые ожоги, некий миллионер, не пожелавший сообщить газетчикам своё имя, и юный Карл Шохталер, отметивший в полёте день рождения. Его спасение пожарные и встречающие сочли за чудо. Он выпрыгнул из окна и угодил в горящее дизельное топливо, но тут же сверху на него обрушился мощный поток воды из разорвавшегося от высокой температуры баллона. Мгновенно поток воды затушил адское пламя, и мальчик отбежал от места «посадки».
Катастрофа «Гинденбурга» потрясла мир. Очевидцы окрестили его вторым «Титаником». Хронику событий тщательно изучали эксперты из многих стран, чтобы узнать причину гибели хорошо укреплённого дирижабля с введёнными беспрецедентными мерами пожарной безопасности. Версий было много, доказанной — ни одной.
— Ну что, Карл? Сегодня ты второй раз родился, и, как говорит народная пословица, — в рубашке! — сказал Герман Норд, он слизнул каплю крови с ладони и приложил к царапине носовой платок. — Смотри, какой алый закат в Лейкхерсте! Мы видим не только закат «Гинденбурга», но, подозреваю, и всего германского дирижаблестроения. Смею надеяться, — мы к этому причастны, хотя не всё так пошло, как задумывалось! Я против мировых катастроф, да и людей жалко, но задание Центра мы выполнили честно. И хотя впереди целая война и не одна жаркая битва за родину, надеюсь, победа будет за нами! Пора домой, Ленинград ждёт!
Мальчик, пребывая в шоковом состоянии, ошеломлённо посмотрел на заходящее солнце и прошептал:
— Алый закат в Лейкхерсте! Я так назову книгу, которую когда-нибудь напишу.
Заполярье
Небольшой двухмоторный самолетик весело выплыл из грозной снежной тучи так, словно крыльями раздвинул тёпло-серую плотную массу, за которой показалось слабое свечение звёзд в вечереющем сине-сиреневом небе. Туча сомкнулась вновь, но снег ещё не начал падать. Почтовый самолет сделал небольшой круг и удивительно точно приземлился на льдину. Было тихо-тихо. Звука моторов, не приглушенных лётчиком, не слышалось и вовсе. Всё происходило как в немом кино, когда фильмы еще не озвучивали. На фюзеляже северной стрекозы значилось: «АН-2 1932 Москва – Северный Полюс». Наконец, лопасти пропеллера остановились. Открылась дверь, и по выброшенному верёвочному трапу, не торопясь, вылез тепло экипированный лётчик с двумя толстенными сумками через плечо. Он повернулся к нам лицом и что-то прокричал, приветственно помахал рукой. Мы ничего не расслышали, но радостно замахали руками ему в ответ.
