– Я знаю. Но ты же в курсе, как у меня бывает: мозг будто заслоняют тучи и голосу разума сквозь них не пробиться. А сегодня они вдруг разошлись немного, и в просвет хлынули лучи солнца. По выражению твоего лица я вижу, что ты пытаешься не слишком себя обнадеживать, потому что со мной так и происходит: я могу воспрянуть духом ненадолго, а потом снова впадаю в уныние. Но сейчас все по-другому. Я записался к врачу. Я попрошу выписать мне лекарства, попытаюсь следить за настроением. Прием в следующий вторник.
– О боже, Дэвид.
– Просто пора бы уже, знаешь. Все это дерьмовое прошлое, просранное детство, тяжелые школьные годы – наступает пора через все это переступить. Никто не отмотает время назад и не подарит мне нормальных родителей. Никто не щелкнет выключателем, чтобы я вдруг стал таким же, как все. Я никогда не впишусь в общество. Но это нормально. Все еще может быть хорошо.
Она протянула руку и накрыла его ладонь. Он обернулся к ней.
– Ты что, плачешь?
– Нет! – воскликнула она. – Конечно, нет. – Она рассмеялась сквозь слезы. – Как ты вообще видишь, куда ехать? Я различаю только потоки воды. И чувствую, как машина виляет от ветра. Может, лучше остановиться, пока буря не успокоится?
– Без толку. Мы уже на месте.
Они немного посидели в машине, дожидаясь, пока дождь хоть на минуту прекратится. Перед ними стоял скромный, но чистый домик, примостившийся над прудом у шахты. Скоро Дэвид положил руку ей на бедро, наклонился и поцеловал. Она чувствовала, как он дышит, как дрожит. Он едва себя сдерживал. Кажется, для него вот-вот должно было настать время Зеленых полосок.
Эми, как известно, время от времени почитывала «Космо», и ни один выпуск не обходился без какой-нибудь рубрики вроде «Разбуди в своем мужчине зверя!». Дэвид как-то заметил, что все женщины помнят, как испугались, нечаянно – или специально – надавив в первый раз на нужный рычаг и увидев этого «зверя» своими глазами. Может быть, надели каблуки перед сексом, может, причинили немного боли, может, переоделись школьницами и мило сюсюкали. У каждого мужчины, по словам Дэвида, было что-то такое – иногда даже он сам до поры до времени не знал, что именно. Эми обнаружила «звериный рычаг» Дэвида, когда показывала ему костюм Улалы, сшитый на игровой конвент.
В нем не было ничего намеренно развратного: расклешенная белая лакированная юбка – может быть, чуть короче положенного, – с вшитым обручем для налета ретро-футуризма. Белые сапоги, дурацкий розовый парик, перчатки. Но Дэвид не знал еще об одной части костюма – скромных белых трусиках в зеленую полоску. Еще одна специфическая шутка, предназначенная специально для Дэвида. В пикантном аниме (речь о японской анимации, если вы слишком стары или круты, чтобы знать это слово) половина девушек в таких трусиках ходит – видимо, это какой-то специфический для их культуры фетиш. Дэвид аниме считал смехотворным, а японские фетиши – тем более. Она думала, что он хорошенько посмеется.
Дэвид уже уходил, когда она вышла из спальни, чтобы показать готовый наряд. Он отвесил ей на бегу комплимент, но, прежде чем он закрыл за собой дверь, Эми игриво приподняла юбку, демонстрируя полосатые трусики. Она рассмеялась. А Дэвид – нет. Он как-то странно на нее посмотрел, снова зашел в квартиру и запер дверь. А дальше началось… какое-то безумие. Трусики даже не вышли из этой заварушки целиком. Эми нащупала один из его «звериных рычагов».
И, кажется, сейчас происходило что-то похожее.
Дэвид отстранился от нее, посмотрел на дождь и нетерпеливо бросил:
– Мы так все выходные просидим. Давай просто добежим до домика.
И они, пробежавшись под дождем, ввалились внутрь хижины, хихикая, как подростки. На стенах висели головы животных, оглушительно стучал по металлической крыше дождь.
Стоило им оказаться внутри, ветер, разумеется, стих, а дождь полил, как обычно. На другом конце города Джон заглядывал в багажник машины Нимфа, зажатой между джипом и столбом после аварии.
Эми и Дэвид вышли на застекленную веранду – дождь теперь лил ровно, спокойно и размеренно. На дальней стороне пруда на поросшем травой холме примостилась маленькая часовенка. Дэвид поцеловал и облапал Эми – и она попросила его немного притормозить.
– У нас же на это все выходные.
– Я постараюсь держать себя в руках, но ничего не обещаю. – Он взглянул на воду: – Тебе нравится?
Сегодня не было и намека на бирюзовое мерцание, превращавшее порой пруд в сказочную декорацию: потоки дождевой воды превратили его в переполненную грязную лужу. Поверхность шла рябью от разбивавшихся на мелкие брызги капель.
– Тут чудесно.
Дэвид сел на плетеный диван и похлопал по сиденью рядом с собой.
– Я бы повздыхал, что день мог выдаться и получше. Но моя Эми такую погоду любит, мне ли не знать.
– Ага. Ну, только когда я под крышей. Уверена, окажись я на весь день снаружи, мне бы это не понравилось. И еще весь город под угрозой наводнения, ты же знаешь. Но да, весь этот дождь – большие капли срываются вниз, дует прохладный ветерок… От такого хочется свернуться калачиком.
Дэвид обнял ее. Она прижалась к нему, почувствовала, какой он теплый.
– Я знаю, ты не фанат такого. Хижин и всего остального. Ну, если не считать того, что в таком уединенном месте можно с размахом заняться сексом. Но то, чем мы сейчас занимаемся – просто сидим под крышей, пока снаружи идет дождь, и таем друг рядом с другом… Для меня это рай. Такие моменты…
– Ты веришь в рай, Эми? Думаешь, он существует?
– Я же не буквально говорила.
– И все же. Вопрос серьезный.
– Даже не знаю. Но если существует, то, может быть, он выглядит так, как хочется тебе самому. Может быть, он у каждого свой. Какой-нибудь здоровенный байкер будет вечно ездить на «Харлее» со своей бандой, а воины отправятся в Валгаллу. Но мне большего не нужно. Хижина, дождь и просто… просто чтобы ничего не отвлекало. Деньги, работа, необходимость постоянно совать в рот еду и таблетки, чтобы тело не разваливалось. Все, что нас друг от друга отдаляет, все преграды, все страхи – все исчезнет, и останемся только мы. И будем вместе так долго, сколько пожелаем. Можно даже не разговаривать, если не хочется. Просто… будем вместе.
– А на что похож ад?
Она задумалась.
– Да уж, разговор перестает быть томным.
– Ты никогда об этом не думала?
Она немного помолчала, а потом ответила:
– В Освенциме были маленькие камеры, их называли стоячими. Дверь была около фута высотой, в камеру нужно было заползти – а попав внутрь, человек оказывался в закутке размером с вертикальный гроб примерно четырех футов в высоту. Ни присесть, ни прилечь. В этой камере было невозможно поспать, расслабиться – люди могли только стоять сгорбившись в этой душной бетонной коробке. Потом маленькую дверь у их ног закрывали, и становилось абсолютно темно, окон там не было. И человек просто стоял вот так, горбясь и корчась от судорог, один, в кромешной тьме, в течение нескольких месяцев. Думаю, в аду то же самое, только навсегда.
