Минни вынужденно свернула на шоссе 131, ведущее к жуткому городку, которого она всегда старалась по возможности избегать. Спустя две минуты после въезда в черту города N водительница добралась до эстакады и увидела, как какой-то еблуша на «Рендж-Ровере» пытается обогнать фуру на соседней полосе – и гонит свой внедорожник прямо в бампер самой Минни. Она ударила по тормозам, хоть и знала, что в конечном счете это никак на исход дела не повлияет: деваться ей было некуда, а ее действия в лучшем случае позволили бы смять «Рендж-Ровер» процентов на десять поменьше, чтобы дорожному патрулю было чуть легче выцарапывать из-под обломков останки. Судьба человека за рулем «Рендж-Ровера» была только в его руках.
Когда «Рендж-Ровер» вильнул в сторону и скользнул между фурой Минни и грузовиком на другой полосе, женщина даже не успела с облегчением выдохнуть. Все потому, что вслед за суицидником из «Рендж-Ровера» гнал психопат, желавший помереть еще сильнее, – кретин за рулем матово-черного грузовика с выключенными, мать его, фарами. Минни произнесла лишь первый слог фразы, полной, по ее замыслу, необычайно самобытных ругательств, – и ее фура врезалась в грузовик. Обе машины кувырком полетели через перила трассы. Кабина так и не оторвалась от прицепа: и она, и изуродованное тело водительницы болтались на эстакаде всего в нескольких футах над лежавшей внизу дорогой.
Как раз в этот момент под эстакадой на шести мотоциклах неслись члены банды «Христово восстание» во главе с Лемми Траканом. Замыкал цепочку Джон Клостерман по прозвищу Пивобрюх. Пивобрюх случайно взглянул вверх как раз в тот момент, когда над их головами произошла ужасная авария: фура покатилась по дороге и разлетелась на куски, ее груз дождем посыпался на проезжую часть вокруг байкеров. Пивобрюх так самозабвенно уворачивался от обломков, что даже не почувствовал, как в капюшон его толстовки, свисавший между лопаток, угодил какой-то металлический предмет. Цилиндр так и останется там до тех пор, пока Пивобрюх не свалится на землю на стоянке мотеля «Тракан», закусанный до смерти летающими головами его собственной покойной бабушки.
15. Соевый соус
Я потянулся к пузырьку, но Честити рывком подняла меня на ноги. Черт, ну и сильной она была.
– ВАЛИМ! – закричала она.
Джон увидел, к чему я тянусь, и рванул вперед. Но вместо этого случайно отпихнул сосуд ногой, и тот покатился по асфальту. Один из бежавших байкеров споткнулся об него, отлетел назад и, неудачно ударившись о колесоотбойник, сломал шею. А пузырек снова покатился вперед, прямо к Эми, которая подхватила его с асфальта.
Наша компания, спотыкаясь, побежала прочь от хаоса. Мы были отрезаны от обеих наших машин: нас разделяла разразившаяся позади битва трех угорелых воинств. Мы пронеслись мимо припаркованных «харлеев» – Честити, без колебаний запрыгнув на один из них, запустила двигатель.
Джон притормозил, увидел это и оседлал соседний байк. Заведя мотор, он крикнул Эми садиться сзади, что она и сделала.
Я водить мотоцикл не умею.
Рванув вниз по улице, Джон проорал мне что-то вроде: «БОБЫ-СОСИСКИ!»
Честити повернулась ко мне:
– А ты чего ждешь? Залезай!
Я залез.
Мы виляли по дороге сквозь редкие ночные пробки – мне казалось, я там умру. Холодные дождевые иглы жалили лицо. Мы ехали за Джоном в технопарк неподалеку от ледового завода, где и началась вся эта херня. Я знал, куда он направляется. В том районе стояло несколько огромных зданий, которые принадлежали предприятиям, не пережившим экономического спада – после того город пережил их еще примерно семь. Одним из зданий был бывший завод по производству консервированных бобов с сосисками: вытянутое серое строение с приваренными к фасаду гигантскими ржавыми металлическими буквами, которые складывались в надпись:
БОБЫ.
СОСИСКИ.
Помпезный шрифт делал надпись похожей на лозунг тоталитарного диктаторского государства из какой-нибудь антиутопии. Много лет назад Джон выступал здесь вместе с группой; тогда весь второй этаж заброшенного консервного завода отдали под жилье коммуне художников-хиппи. В то время здесь постоянно ошивались, то уходя, то возвращаясь, двадцать-тридцать человек, пытавшихся жить вдали от благ цивилизации (хотя, учитывая, что они воровали электричество, подключаясь к ближайшим электростолбам, и пользовались водой, хотя в здании не было счетчика, блага у них очень даже были – ребятки просто за них не платили).
Но однажды один паренек умер от передозировки героином, и компания, которая все еще владела этой землей, решила, что брать на себя такую большую ответственность не хочет. Они выставили хиппи и наняли охранника, чтобы тот пару раз в день объезжал территорию и выгонял бездомных, забредавших выпить и укрыться от дождя. К счастью, этим охранником был Тайлер Шульц, друг Джона. Когда мы подъехали к длинной тонкой цепи, служившей заводу воротами, Тайлер опустил ее и махнул нам, приглашая внутрь.
Мы спрятали от посторонних глаз мотоциклы под крышей. Внутри напоминавшего пещеру здания капало и хлюпало, большинство оставленных членами коммуны художественных объектов пострадали. На одной из стен была выцветшая фреска с изображением покрытой кровью статуи Свободы, а под ней красовалась надпись: «ВОЙНА УБИВАЕТ». Я прошел мимо стеклопластикового Микки-Мауса со знаками доллара вместо глаз и словом «АЛЧНОСТЬ», выведенным баллончиком у него на груди (даже не знаю, что автор хотел этим сказать). Там же был и жуткий бетонный снеговик с деформированным лицом и единственной рукой из ржавой арматуры.
Джон повел нас на второй этаж, в ту часть, что была отведена под жилую зону: крыша там не протекала, а по кругу стояли четыре старых дивана. В углу по-прежнему ютились два холодильника и раковина.
Честити быстро огляделась и подошла к окну.
– Из всех тайных мест в городе это, пожалуй, последнее, к которому у меня есть доступ, – признался Джон.
– Мне тут не нравится, – сказал я. – У меня от всего этого искусства картина мира подплывает.
– Могло быть и хуже, – сказала Честити. – Отсюда видно проезжающие мимо машины, и в здании шесть выходов на случай, если придется драпать. – Она вытащила пачку денег, перевязанных резинкой.
Отсчитав три стодолларовые купюры, она спросила:
– Найдется двадцать пять сдачи?
– Оставьте свои деньги себе, – сказала Эми. – Мы не вернули вам Майки.
– А ну-ка брось. Это не благотворительность и не прекрасный порыв души. Сегодня я не заплачу вам, а в следующем месяце один из моих боссов вдруг решит, что не хочет платить мне. Может, это войдет у всех в норму, и люди начнут давить друг на друга, вынуждая из вежливости отказываться от заработанных денег. И все, работа встанет, потому что люди будут знать, что им не заплатят. За всей этой мишурой о щедрости скрывается стимул, благодаря которому Земля вертится. Вы взялись за дело, рисковали жизнью. Так есть двадцать пять мелочью, нет?
