– Ладно, тогда такой вопрос. Вы видите одно, а мы с Лореттой – другое. И как понять, кто из нас прав?
– Это что, один из мысленных экспериментов Сократа? Мы уже поняли, что она монстр. Ну то есть ты-то видишь девочку, но на самом деле она монстр.
– Но я с ней говорила.
– И?
– Она способна мыслить и выражать свои чувства. Страх, привязанность и все такое. Почему мы отказываем ей в праве на безопасность, которое заслуживает любой способный на те же вещи человек?
– Ты не знаешь, что мы видели, – сказал Джон. – Эта хрень убивает Лоретту. Потом ее ест. В смысле, натурально куски мяса от нее откусывает. Я даже не знаю, как та до сих пор на ногах держится.
– По-моему, она выглядела нормально. Уставшей, но радостной.
– Отлично, произошло именно то, чего ты опасалась, – сказал я. – Шлепнуть тебя, чтобы в себя пришла? Предупреждаю – шлепать я буду по заднице. Медленно.
– Если я не права, вразумите меня, я выслушаю. По мнению Лоретты, это точно ее дочь. Вы видели выражение ее лица? Такую любовь не подделать. И если убьете Мэгги, ее горе тоже будет искренним. Как если бы вы и правда убили ее ребенка.
– Может быть, когда эта тварь умрет, чары спадут, как было в случае с Майки. Давайте проголосуем, – предложил я.
– Я за то, чтобы помешать вам ее убить, независимо от результатов голосования.
– Но демократия работает не та…
Телефон Джона звякнул – ему пришло электронное письмо.
– О, слушайте, это от Маркони. Говорит, что получил образец и хочет о нем поговорить. Спрашивает, можем ли мы созвониться по скайпу.
– Какой образец?
Джон пожал плечами.
– Наверное, мы ему что-то отправили? Пока триповали.
– На нас это не похоже. В смысле, что идея-то классная.
– Вот и решили, – сказала Эми. – Захватим мой ноутбук и поговорим с доктором Маркони, а ребенка убивать не будем.
– Пока что. Но если за это время Мэгги вылупится и съест сиротский приют, это будет на твоей совести.
Эми
Лишь через несколько кварталов от скромного, взятого в аренду дома Лоретты Нолл Эми почувствовала, что прихвативший живот слегка отпустило.
Произошедшее будоражило память.
После автомобильной аварии, унесшей жизни родителей и искалечившей ее левую руку, три долгих кошмарных года Эми провела с дядей Биллом и тетей Бетти. Их брак всегда напоминал хождение по минному полю, и, каждый раз переступая порог их дома, Эми чувствовала, как потрескивает в воздухе напряжение. Они просто ненавидели друг друга. Они все силы прикладывали, чтобы придумывать все новые причины для злости, и каждый отчаянно желал все время быть обиженным другим, будто они держали под кроватью табло и вели счет. Отправить к ним Эми было все равно что запустить в гнездо шершней пресловутую бутылочную ракету. Родной ей была тетя – сестра матери Эми, – и именно она приняла решение взять Эми к себе. Тетя Бетти все время намекала, что дядя Билл испытывает к их четырнадцатилетней гостье сексуальное влечение. Бетти знала, что это неправда, – просто ей хотелось обвинить его в чем-то ужасном. В этом и был весь смысл.
Тем не менее Эми просто не могла оставаться в стороне от их ужасных споров, потому что стала их участницей. Кроме того, из них троих только ей, кажется, эти скандалы не приносили искреннего наслаждения. От напряжения ей было физически плохо. Она к такому не привыкла. Ее родители были лучшими друзьями, а отец, огромный мужчина со смеющимися глазами, однажды шесть часов возил маленькую Эми из магазина в магазин, пытаясь найти экземпляр «Final Fantasy II» для SNES. Она была его маленькой принцессой.
Но если какой-то вечер в доме Билла и Бетти и проходил мирно, то только потому, что Эми посвящала этому все свои силы и время без остатка. Она примечала первые признаки надвигающейся ссоры – например, видела, что тетя Бетти купила хлеб марки «Вандер» вместо излюбленного Биллом «Банни», – и целиком брала на себя задачу все исправить. Как-то раз споры о марках хлеба привели к тому, что Билл разбил о стол тарелку и порезался осколком. Эми помнила, как однажды, накинув посреди зимы пальто, прошла пять кварталов до бакалейной лавки и, увидев, что на полке нет буханки «Банни», разрыдалась прямо в проходе. На следующее утро она стояла на кухне и, чувствуя в желудке тяжелый едкий ком, смотрела, как дядя Билл идет готовить тосты. Заметив логотип на пакете, он что-то буркнул с сарказмом и… и ничего, он просто продолжил готовить завтрак, как обычно.
В другой день он бы начал колотить кулаком о стену и раз за разом орать слово на букву «С», с усмешкой рассказывать Эми о том, как однажды ночью прокрался в ванную и подлил жене в крем для лица свои телесные жидкости. Весь ужас крылся в неопределенности: если бы вспышки гнева случались постоянно, она могла бы готовиться к ним заранее, превратила бы это в какую-никакую рутину. Вместо этого перемирие длилось ровно столько, чтобы каждый раз новый взрыв бил по ней.
Даже теперь, проходя мимо хлебного прилавка, она чувствовала, как шевелится внутри страх. Каждый. Раз. Снова.
Ее начало подташнивать и сегодня, от чувства, что придется играть роль третейского судьи в предстоящем конфликте. Но даже это сравнение было неверным: судья по крайней мере может опереться на правила. Больше напоминало ситуацию, когда бросаешься между двумя мчащимися навстречу друг другу грузовиками в надежде, что твои мягкие внутренности смягчат удар. О таких людях нет ни фильмов, ни игр, так? Нет историй о дерганых, лопочущих себе под нос созданиях, которым поручают убедить рыцаря и дракона, что у храбрости много граней?
Она протянула руку между передними сиденьями и сжала ладонь Дэвида в своей.
Я
Ученый, служитель церкви, писатель, авантюрист и ведущий реалити-шоу доктор Альберт Маркони в своей последней книге упоминает меня несколько раз – и каждый раз я предстаю полным придурком. Что ж, он умело наводит справки. Он снимается в спецвыпусках о странных явлениях на канале «Дискавери», и его продюсерская компания отправляла съемочную группу в N по меньшей мере полдюжины раз. Но сам Маркони появился здесь только однажды, да и вообще он отвечает на наши звонки, только когда думает, что мог бы описать нашу проблему в следующей своей книге. Словно врач, который примет тебя только в случае, если заподозрит по описанию симптомов какую-то ужасную неизвестную тропическую болезнь, которую сможет назвать в свою честь.
Мы вернулись в нашу бобово-сосисочную крепость, и Эми уже возилась со скайпом (если вы читаете это в будущем и не знаете про скайп: было у людей прошлого такое приложение для видеозвонков. Или у людей настоящего. Неважно).
– Ты засунул в посылку трахакана? – спросил я у Джона. – Тебе не пришло в голову, что эта срань промоет мозги всем почтовым работникам, которые подойдут к ней на сотню футов, от N и до любой дыры, в которой засел Маркони?
– Память пока до конца не вернулась, но, кажется, пока я был под Соусом, я сообразил, какие меры предосторожности принять. Не помню, какие именно, но я точно бросил в контейнер горсть серы, окружил его маленькими зеркалами, а потом завернул все это в дюжину слоев алюминиевой фольги. Еще я бросил этой твари пару «Орео», но никак не вспомню, предосторожность это была или я просто решил ему еды в дорогу положить.
