– Держитесь! – крикнула сидевшая за рулем Забава.
Она еще и фразу не успела закончить, а фургон уже ехал. Она везла их в больницу. Как она вообще узнала, куда надо ехать?
– Ребята, – сказал Дэвид, – мы не можем просто так свалить. Нужно… приглядеть за теми, кто снаружи. Остановить их. Понять, как – ну, вы понимаете. Позаботиться о них. Как подобает.
– Что вы предлагаете? – спросил Маркони.
Дэвид хотел ответить, но не нашел слов.
Я
Я сидел и неотрывно смотрел в изрешеченное пулями заднее стекло, наблюдая, как фургон гадит полосой мокрого шоссе, а дети-байкеры вдалеке превращаются в точки. Чем дальше мы отъезжали, тем меньше они меня волновали. Я так устал, замерз и вымок. Больше всего на свете мне хотелось обсохнуть. А потом, может быть, засесть с пивом и обнимать Эми, пока она смотрит какой-нибудь ужасный японский мультфильм о девочках-волшебницах, которые учатся дружбомагии.
Нет, ничего подобного я не сделаю.
Я доведу дело до конца. И это, и все последующие.
Я повернулся спиной к окну и внимательно оглядел личинку Мэгги. Потом моргнул и увидел маленькую девочку Мэгги. Ее окровавленные волосы прилипли к лицу, щеки побледнели, между передними зубами была небольшая щель. Соус начал выветриваться.
Такая маленькая, такая хрупкая, ее грудь едва поднималась и опускалась, она цеплялась за жизнь.
Мэгги с огромным усилием открыла глаза. Посмотрела прямо на меня.
Собравшись с силами, она подняла крошечную ручку, протянула ее ко мне и показала мне средний палец.
31. Больницу города N недавно отремонтировали, и теперь она была вполне приличным заведением
А после все мы, мокрые, как тряпки для мытья посуды, тихо просидели следующие несколько часов в больничной приемной, закидывая в себя снеки и газировку из торгового автомата.
Зачем мы там сидели? Чтобы узнать, поправится ли «Мэгги»? Чтобы попытаться остановить ее, если она превратится в грозную тень рока? Хрен его знает. В конце концов Джон заснул, растянулся на пяти стульях и громко захрапел. Эми прижалась ко мне и положила мокрую голову на плечо. Забава – совершенно сухая – небрежно подпиливала ногти. Маркони в основном стоял на улице, покуривая трубку и разговаривая по сотовому – видимо, у него было к кому обратиться за советом в подобных ситуациях. Здорово, наверное.
В конце концов по коридору к нам прошаркала Лоретта – я заметил, что она снова выглядит целой: больше не казалось, будто на нее напал большой полярный медведь. И дело было не в том, что она стала целой, а в том, что Соевый соус начинал выветриваться, а я начинал видеть то же, что и остальные. Без сомнения, приложив немного усилий, я мог бы развеять эту иллюзию, но заряда для этих усилий в мозгу уже не было. Кроме того, я и так знал правду.
– Доктор говорит, с ней все будет в порядке, – сказала Лоретта.
Джон сонно поморгал и приподнялся на локте.
– Это… хорошо. Она выглядит, э-э, как обычно, все нормально?
– Ей многое пришлось перенести.
– Я так сожалею о Теде, – сказала Эми.
Лоретта вздохнула и опустилась на одно из кресел напротив.
– Это прозвучит ужасно, но Тед… он по-настоящему так и не вернулся домой. Из Ирака, я имею в виду. Мы встречались с ним в старших классах, и… Ну, вас вряд ли заинтересует история нашей жизни. Просто казалось, он никогда не простит себя за то, что там произошло. Он словно чувствовал, что обязан кому-то жизнью, словно он уклонился от выплаты какого-то просроченного счета. Он постоянно таскал нас с места на место, не доверял правительству, ничему не доверял, он был уверен, что кто-то заявится и заставит его заплатить по счетам. Когда Мэгги похитили, это было так странно – клянусь, он будто именно этого и ждал все время. Не то чтобы его это не расстроило, не поймите неправильно – но эти несколько дней после похищения он был таким живым. Я не видела его таким с тех пор, как он ушел в армию. Наконец-то ему дали повоевать на еще одной проклятой войне.
Лоретта вытерла глаза.
– Я просто надеюсь, что, где бы он ни был, он обрел покой, – сказала Эми.
– Ну что ж, если вы правы, то хоть одному из нас это удалось, – ответила Лоретта. – Этот сукин сын получил именно то, что хотел. Благородный, героический акт самопожертвования. А нас всех оставил разгребать последствия. Он, наверное, думал, что повел себя самоотверженно или что-то в этом духе. Но поглядите, что он после себя оставил. Он совершил самый эгоистичный поступок из всех возможных. Найти бы того говнюка, который убедил мужчин, будто мученичество – это круто, и дать ему по зубам.
Лоретта закрыла глаза и снова сжала губы. Взяла себя в руки. Потом тихо извинилась и вернулась к своему ребенку.
Забава оторвала взгляд от ногтей и сказала:
– Интересно, «Вафельный домик» еще работает?
– А тебе есть-то надо? – спросил я.
– Не будь мудаком.
Эми выпрямилась, моя рука соскользнула с ее плеча. Она наблюдала, как Лоретта тащится обратно к своей чудовищной дочери.
– Мы ошибались, да? – спросила Эми. – Мы говорили, что жуки находят и используют против нас наши худшие страхи, но это не так. Теду подарили его войну. Джону, ну, ему же дали поучаствовать в погоне на тачках, верно? Это словно…
Она замолчала, глядя, как Лоретта исчезает за углом.
Появившийся позади Маркони произнес:
– Я обнаружил, что самые большие наши страхи и самые большие желания – это, по сути, две стороны одной медали. Я знаю многих, кто умер, не прожив отпущенного им времени, сжимая эту медаль в кулаке. В переносном смысле, конечно. – В какой-то момент он подошел к нам сзади и теперь стоял, накинув пальто на руку.
– Господи, нельзя просто так подкрадываться к людям из-за спины и изливать на них свою мудрость. Не сейчас же. – Я снова повернулся к Эми. – Значит, по его словам, твоя вышеупомянутая медаль – это… видимо, вафли?
Я снова положил руку ей на плечо, но она встала и отошла, словно хотела размять ноги.
– Боюсь, мне пора с вами прощаться, – сказал Маркони, – у меня производственное совещание рано утром, а после я уезжаю в Миннеаполис. Кто-то раскапывает там могилы – по крайней мере, так мне сказали. – Он взглянул на карманные часы. – Я полагаю, все свои вопросы я могу отправить вам по электронной почте.
– Стоп, что? – вскинулся я. – Это еще не конец, доктор. Вы в курсе, что будет с личинками, если мы вот так просто вернемся по домам?
– Нет. А вы? Я могу лишь заметить, что цыпленок, который не может покинуть свое яйцо, в конце концов умирает. Или же это яйцо вовсе не оплодотворяют, и кто-то поджаривает его на сковороде. Все эти предположения основаны на очень ограниченных данных.
– И Мультизадка продолжит выстреливать новыми, – заметил Джон.
