– И почему же?
– Потому что, – начала Вайолет, – я уже сказала тебе. Они не смогли показать мне твою смерть. Та дверь уже была закрыта. Если мы попробуем снова, они разозлятся.
– Все, хватит, – объявил Трей Вайолет. – Ты пропустишь свой автобус.
Мы с Треем почти не разговаривали по пути домой.
– Эта девчонка сумасшедшая, – пробормотал он, когда мы дошли до угла Марта-Роуд. – Не обращай внимания на ее слова о том, что ты уже мертва. Она не понимает, о чем говорит.
– Знаю, что не мертва. Я же стою тут, – заметила я. – Но я тут подумала, вдруг у нас с Дженни общая душа, понимаешь? Одна душа, разделенная напополам, – вот что видит Вайолет, когда пытается меня прочесть.
Трей все качал головой.
– У всех своя душа, и твоя идеальна. Мы не можем верить ее словам. Я наблюдал за ее реакцией на стадионе. Они – или оно, что бы ни стояло за этим всем, – подсказывают ей, что говорить. Она ждала от них инструкций каждый раз, когда открывала рот. Словно читала с телесуфлера.
– А что насчет предмета? – спросила я, все еще считая, что уничтожение этой вещи более безопасное решение, чем повторная игра в «Легкий как перышко, твердый как доска». Но чтобы избежать ее, нам нужно понять, что это за предмет, и уничтожить его до завтра. – Есть идеи?
– Никаких, – ответил Трей. – Мне кажется, что это что-то в ее сумочке, потому что во время разговора она прижимала ее к себе.
За ужином мама завалила меня вопросами о том, как прошел мой день, очевидно, стараясь быть более внимательной родительницей. Но я не вслушивалась, просто давала адекватные ответы на вопросы об уроках, потерявшись в размышлениях о мистических предметах и загробной жизни. Мод доставала нас весь ужин, сначала выпрашивая себе кусочек куриного пирога, а потом принявшись скрестись в дверь на террасу.
– Ладно, хорошо! – наконец воскликнула мама, включив свет на заднем дворе и открыв дверь, чтобы щенок мог выбежать на улицу.
Почти час спустя я натянула ботинки и куртку, чтобы заманить Мод обратно в дом после того, как она отказалась это сделать, когда мама звала ее.
– Наверное, там кролик или что-то вроде того, – предположила мама.
Оказавшись на улице, я подождала, пока глаза привыкнут к темноте, несмотря на свет, падающий на нашу террасу, и тогда увидела темный силуэт Мод в дальнем углу двора. Она что-то копала. Снаружи было жутко холодно, траву покрывала изморозь, и я выругалась на щенка, вытащившего меня из теплого дома. Увидев меня, Мод разволновалась и, радостно лая, стала бегать кругами вокруг ямки, неподалеку от того места, где мы с Треем закопали Мокси.
– Что ты тут делаешь, плохая девочка? – спросила я. Подойдя поближе, я заметила, что ямка, которую она так хотела мне показать, была не очень глубокой, примерно фут в ширину и странной формы. Стоя над ней, я поняла, что щенок каким-то образом вырыл в нашем газоне ямку, очень похожую на сердце. Мод с энтузиазмом гавкала, словно говоря мне: «Видишь»?
И тут до меня дошло, словно кто-то дал пощечину. Свитера!
Как только похолодало, Вайолет стала надевать новый свитер каждый день. Все они были из плотной шерсти или кашемира и прикрывали ее шею. У каждого из свитеров был или воротник-хомут, или высокий ворот, или рубчатый круглый воротник, или ворот-труба.
Они прикрывали золотой медальон, который она так спокойно показывала во время первых теплых недель учебного года. Не знаю, подсознательно ли она прятала его под одеждой, или специально натягивала свитера в надежде, что мы не вспомним, как в начале школьного года она носила медальон каждый день. Я совсем о нем забыла – пока мне не напомнила Мод. Я вспомнила тарелочку с мылом в форме сердечек в ванной дома Ричмондов и как мне не хотелось использовать их. И я поняла: «мертва» я, как утверждала Вайолет, или нет, но «с той стороны» мне могли помочь так же, как ей, если не больше. Возможно, Дженни, Оливия, Кэндис (или даже Мокси) направили Мод на улицу, чтобы подстегнуть мое визуальное мышление.
Это медальон, медальон в форме сердечка, соединял Вайолет со всеми этими неприятностями. Я была точно в этом уверена.
Глава 17
Времени у нас с Треем почти не оставалось. Нужно было достать медальон до игры с Вайолет, на которой настаивала Миша. Во всех прокручиваемых в моей голове сценариях самым удобным временем стащить медальон была бы пара минут в раздевалке до физкультуры. Так как Миша больше на нее не ходила (и Вайолет тут же поймет, что мы что-то задумали, если увидит ее со мной в раздевалке) – мне придется застать ее там одну, если плана получше придумать не получится. По очевидным причинам идея наброситься на Вайолет в одиночку пугала меня. Что, если я потяну за медальон, а замочек не сломается? Или случится что-то более непредвиденное: например, золотая цепочка порежет кожу на шее Вайолет. Меня не покидало ощущение, что мы близки к завершению этой истории, – но и она наверняка это чувствовала.
В пять утра я услышала вибрацию телефона на прикроватном столике и инстинктивно села, чтобы ответить. Это была безутешная Миша. Трей тоже сел и стал тереть глаза. Я похлопала его по плечу и отправила досыпать.
– Ты иногда думаешь о том, каково это – умереть, МакКенна? – спросила меня Миша. Ее голос был хриплым, словно она проплакала много часов.
– Конечно, – созналась я. – Все время. Я уже давно об этом думаю. Наверно, это происходит мирно. Ты плывешь к свету, полному милости, а потом погружаешься в полное спокойствие и удовлетворение. Я верю в это все. – Я не стала говорить ей, что верила в это, потому что так было легче, потому что без этого я бы не смогла не думать о всей боли и ужасах, которые испытывала Дженни, покинувшая нашу общую жизнь.
– Я в это не верю, – возразила Миша. – Когда умерла моя бабушка, папа сказал, что жизнь – лишь набор нейронов, зажигающихся в нашем мозгу и помогающих нам воспринимать энергию вокруг нас. Когда мы умираем, эти нейроны прекращают двигаться и ничего не остается. Лишь тьма. Ничего. Вот что происходит с нами, когда мы умираем.
Последовала долгая пауза, и я постаралась не дать ее словам оказать на меня слишком сильное влияние. Сама только мысль, что все умершие близкие мне люди просто унеслись в пустоту, приносила слишком много боли.
– Мы знаем, что это не так. Оливия связалась со мной. Она не находилась в состоянии ничего, – вспомнила я.
– Что происходит? – сонно поинтересовался Трей. Я отмахнулась от него, понимая, что эмоциональное состояние Миши вызовет у него лишь раздражение.
– Я не хочу быть сердитым призраком. Я хочу остаться с родителями и выиграть медаль в соревнованиях GK U. S. Classis. А еще я хочу пойти в колледж в Ла-Кроссе, выйти замуж за Мэтта и стать мамой. Как все это случилось? Зачем мы вообще играли в эту совершенно дурацкую игру? Я хочу все вернуть! Я не хочу умирать, МакКенна!
Я слышала отчаяние в ее словах, но простого ответа у меня не было. Нечестно было убеждать ее, что она не умрет. Все-таки Оливия и Кэндис уже погибли.
