К тому же, по Москве вдруг стали гулять слухи, что сам царь и избавился от Шуйских. Дескать, слишком много воли взяли. И чем яростнее Дмитрий отрицал подобное, тем больше верили в его вину.
Ну… распространять нужную информацию моих разведчиков тоже учили. Причем разными методами. Самым эффективным оказалось заступаться за царя. Типа, всё это клевета и навет. Главное было — походя уточнить, в чем именно не правы обвинители. Желательно, в подробностях. И, в результате, сомнения начинали закрадываться даже в головы самых верных людей. Сомнения и опасения — не ждет ли их тоже самое, если царь вдруг сочтет их опасными? Не пропустили ли они предупреждающий звоночек?
Слухи дошли и до Скопина-Шуйского. Догнали его, как только он вступил в Ригу. Я постарался. Причем не только слухи дошли, но и письма от верных людей. Моя служба отобрала (для начала) самые панические и параноидальные. Так что Михаил Васильевич обеспокоился. И я позволил ему провести в таком состоянии несколько дней.
Только когда мне донесли, что клиент созрел, я пошел делать предложение, от которого он не сможет отказаться. Предлагать предать царя? Да как вам такие кощунственные мысли в голову приходят! Напротив! Послужить Дмитрию верой и правдой! Но… подальше от Москвы. Написать верноподданническое послание, что присланная Годуновым армия никуда не годится, ибо народ обленился (вранье, конечно, но кто проверит) и разбежался (а вот это уже ближе к истине).
Как я и предполагал, денег в московской казне не было, и Дмитрий решил взвалить на меня траты по возвращению войск домой. Должна же от меня, как от вассала, быть какая-то польза? Скопин-Шуйский, правда, оказался человеком умным и, ознакомившись с ситуацией, пункт о вассалитете деликатно замял, но деньги от этого с неба не свалились.
Именно поэтому я предложил Михаилу Васильевичу самому найти и армию, и оружие, и деньги. О чем, собственно, и отписать в верноподданническом послании Дмитрию. Дескать, во славу государя, во благо державы, ушел на фронт, вернусь нескоро. Но не отпускать же человека без поддержки в дальнее и опасное путешествие? И тут я вспомнил про Делагарди.
В свое время я отправил его в Швецию, чтобы он под ногами не мешался. И не влез в какую-нибудь авантюру с непредсказуемым исходом. Но сейчас самое время было достать джинна из бутылки и, опять же, отправить его подальше от Москвы.
Наверное, я повел себя совершенно неправильно в качестве попаданца. Полагается же быть великим героем и нагибать под себя реальность и историю. А я даже Смуту не предотвратил. Но вот честно — не видел смысла. Пожив в России, пусть и недолго, я был просто убежден, что стране пора двигаться дальше.
Возможно, это произошло из-за того, что я сам в первой жизни привык к более европейской России. Но бояре, взявшие слишком много власти, явно тащили страну куда-то не туда. А тут такой удобный для нового царя повод почистить их ряды! И захватить под себя как можно больше власти.
Вот только теперь со свержением Дмитрия самому придется возиться. Ибо Шуйских, которые сковырнули его с престола в реальной истории, уже убрали мои люди. Но тут даже особо стараться не придется. Дмитрий давал слишком много поводов для недовольства. И раскачать толпу будет несложно.
Мои люди, на всякий случай, крутились в непосредственной от него близости. Впрочем, я плотно пас всех личностей, казавшихся мне опасными. И Филарета с Михаилом Романовых в том числе. Вполне возможно, не всех их ждет смерть. Я не кровожаден. Но держать руку на пульсе просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы успеть отреагировать в нужный момент.
На того же Филарета у меня столько компромата накопилось, что хоть ведрами черпай. Причем такого мерзкого, что после прочтения некоторых донесений хотелось руки с мылом вымыть. Но ситуацию усложняло то, что он — митрополит.
Влезать в церковные дела — занятие опасное. Так что я думал, как бы мне повернуть дело так, чтобы обвинить Филарета не во всяческих непотребствах, а в государственной измене. И впадении в ересь. Не хочу, чтобы церковь потом из него мученика делала. Так что мой человек плотно контролировал переписку митрополита и следил, с кем он встречается и какие речи ведет. Проще создать миф, опираясь на достоверные данные. И влиять на людей проще, зная их слабости и стремления.
В той же Польше мои люди уже не первый месяц Зебжидовского окучивали. Перспективный тип! Вечно всем недоволен. Я опасался, что поляки, поверив, что закрепились в Москве, вспомнят про утраченные ливонские земли и решат их отобрать. А воевать с ними я не желал. У меня тут еще по Дании с Норвегией вопрос не закрыт! Так что мне срочно нужно было организовать им проблемы внутри Речи Посполитой.
Мои люди старались, как могли, и сподвигли-таки Зебжидовского на рокош в 1606. Но только я отвлек поляков, как неожиданно возникли проблемы с венецианцами. До меня дошла весть, что в самом конце 1605-го скончался Марино Гримани, с которым у меня так много было завязано. Его преемник, Леонардо Донато, не то, чтобы имел против меня что-то личное, но хотел понять, что я за фрукт, и как направить хотя бы часть идущей от меня прибыли в свой карман.
Мне, по большому счету, было абсолютно всё равно, кому платить. Но хотелось бы знать, чего взамен ждать от Донато. Гримани мне неплохие условия предоставил, и связи у него были буквально везде. Он даже особо знатных и денежных клиентов мне подгонял, которые желали получить предмет именно с моим «знаком качества». Правда, это, преимущественно, были весьма творческие задания, к которым не знаешь как и подступиться. А у меня фантазия богатая. И не только в творчестве, но и в политике.
Не все, правда, понимают мои решения. Когда я отправил семейство герцога Сёдерманландского в заточение — никто слова не сказал. А вот когда дело дошло до их отправки в Новый Свет — тут же критики повыскакивали. Дескать, не по старине и в ущерб традициям. В результате ожесточенных споров я сделал вид, что уступил, позволив мелкому Карлу Филиппу статься в Швеции.
Наверное, даже если бы я не планировал подобного изначально, то всё равно согласился бы с предложением, ибо был в прекрасном настроении — у меня родился сын. И когда пред мои очи явился Оксеншерна, я подумал, что он поздравлять пришел. Однако оказалось, что всё не так просто.
Нет, поздравления-то я услышал. И они даже прозвучали вполне искренне. А заодно мне напомнили, кто больше всех старался, чтобы на свет появился именно наследник. Я только рукой махнул. Переубеждать Оксеншерну было бессмысленно и небезопасно. Иначе получалось, что я вовсе не верю в силу молитвы и божественный промысел. А у меня и без того отношения с церковью тяжко складывались. Протестантизм — это вот вообще не моё.
Сын получил имя Эрик (в честь деда), и, неожиданно для меня, дворянство вдруг резко возжелало его короновать. Причем срочно, что называется, прямщаз. Я сначала не понял в чем дело, пока тот же Аксель мне не намекнул, что иметь короля-младенца куда лучше, чем отдавать корону мне. Я и в качестве Регента-то им кучу мозолей оттоптал.
Мое решение было однозначным — пока на улице не потеплеет, никаких коронаций. Отбирать корону у собственного сына я не желаю, так что пусть подождут несколько месяцев. В конце концов, им же король нужен, а не умерший от переохлаждения младенец? Детская смертность в 16 веке и без того была неоправданно велика, даже в королевских семьях. Так что детьми я рисковать не собирался.
