В общем, не по моим способностям/возможностям пытаться сделать себе имя в Падуе. Здесь и без того полно как аферистов, так и действительно умных людей. Конкуренция жесточайшая. Так что… мы пойдем другим путем. И, для начала, переговорим с иезуитами.
По доброй воле я с ними не связался бы. Слишком много власти и влияния захапал Орден. И выгоду эти ребята чуяли не хуже, чем наркоту натасканный пес. Однако я уже был у них под колпаком, так что деваться некуда. Надо было пользоваться ситуацией, хоть и с особой осторожностью.
Не сказать, чтобы иезуиты совсем уж плотно за мной следили, но из вида не упускали. Хотя куда я от них денусь, если мои деньги проходили через их руки? Тем не менее, ко мне был прикреплен индивидуальный священник. Что, впрочем, было вполне в духе эпохи, особенно учитывая мое происхождение.
Брат Агостино постоянно сопровождал меня на службы в базилику святого Антония Падуанского. Церковь в 16 веке имела довольно большую власть, так что я послушно строил из себя примерного прихожанина. В католичестве это было проще, поскольку в процессе службы полагалось сидеть, а дремать с открытыми глазами я еще в универе научился.
Словом, завести с этим самым Агостино беседу труда не составило. Священник, похоже, помирал со скуки. В свои 50 с хвостиком он не растерял интерес к жизни и вовсе не производил впечатление человека, отрекшегося от всех мирских благ. Вино он точно потреблял в неумеренных количествах. Дам с пониженной социальной ответственностью не избегал. Да и постился только тогда, когда на него смотрели. Словом, идеальный кандидат.
После вечерней службы я пригласил его в ближайшее питейное заведение. За мой счет, понятное дело. Типа, надо испросить совета у умудренного жизнью человека. Иезуит сразу же клюнул. Ну а потом… помните описанного Дюма брата Горанфло, который сначала заявлял, что «по пятницам ты мясо не вкушай, а так же и по средам», а затем окрестил курицу карпом? Картина была один в один.
Впрочем, если я правильно помню, действие романа и происходило примерно в эту эпоху. Так что ничего удивительного в этом не было. Оставалось только сделать вид, что это брат Агостино напоил меня, а никак не наоборот. Ну а я, по пьяни, выдал ему свои потаенные мечты.
— Мое стремление — посвятить себя науке. И прославить имя Господа своими открытиями, — вдохновенно вещал я.
— Благое намерение, сын мой, — кивал иезуит.
— Мечтаю я направиться ко двору Императора Священной Римской Империи, ибо он благоволит к ученым. С благословения матери нашей церкви заняться изготовлением стекла, надеясь превзойти мастерство венецианцев.
— Уверен ли ты в своих силах, сын мой? — мягко поинтересовался Агостино, глаза которого неожиданно стали трезвыми.
— Я буду молиться денно и нощно, чтобы господь дал мне сил, знания и успеха, — скорчил я постную благочестивую рожу. Огоньки в глазах иезуита моментально погасли.
— Сын мой, но верно ли будет избрать стезю ученого? Твое происхождение зовет к иным вершинам.
Вот ведь гад ползучий! Как подкатил-то грамотно. Густав внутри меня буквально подпрыгнул, готовясь доказать, что будет прекрасным королем. Ага. Именно этого, балбес, от тебя и ждут.
— Мое происхождение принесло мне только горе, — пожаловался я.
Помнится, была у меня знакомая дама, которая любила страдать напоказ. Причем все ее беды случались из-за нее же. Ей обязательно надо было сделать какую-нибудь хрень со своей жизнью, а потом нести напоказ крест. И не дай бог, если кто-нибудь не заметит ее страданий! Общаться с ней пришлось по работе, и не сильно долго, но хватило до конца дней.
И кто бы мог подумать, что мне пригодится ее манера «трагического разговора». Такого, знаете, с надрывом. С пафосом. С продуманными жестами. Ну а умение лицедействовать — часть моей профессии. Так что я дал спектакль в лучших традициях Станиславского. Посмотрим теперь, поверит ли мне Агостино, и передаст ли он своему начальству то, что мне нужно.
Я же пока занялся другими делами. Как я выяснил, ближайшее путешествие в Польшу иезуиты планируют предпринять через месяц. Так что мне нужно было собраться в дорогу и выяснить, сколько эта самая дорога будет стоить. Память Густава подсказывала, что останавливаться будут в монастырях и на постоялых дворах. Но вряд ли хитрованы в сутанах будут на халяву кормить принца. Их мораль заточена на то, чтоб самим урвать побольше.
А кормить придется не только Густава, но и его коня. Не пешком же мы в Польшу потащимся! К счастью, принц прилично держался в седле, так что хоть с этим проблем не будет. Конь, правда, оставлял желать лучшего, но до Польши дотянет. Плюс, принцу по статусу полагался собственный выезд. А это еще две клячи и жуткий ящик, изображающий из себя карету.
Хотя тут, как раз, можно было сэкономить. Ибо выезд был не такой уж собственный. Иезуиты пользовались им намного чаще, чем Густав. И я его понимаю. Деревянный короб с отсутствием рессор больше походил на пыточный инструмент. Внутри на сиденьях лежали тряпочки, когда-то набитые сеном, но давно уже продавленные до неприличия. Надо определиться, что делать с этой конструкцией. Но сначала посмотрим, сколько придется тащить с собой вещей.
При всей любви Густава красиво одеваться, гардероб у него оказался скудным. Рубахи было всего две. Одна с рюшами и кружевами, вторая больше напоминала много раз стиранный и штопаный мешок. На выход и на повседневность. Вторая одевалась под унылый камзол черного цвета, на котором (для приличия) изредка обновляли воротники и манжеты. В этом Густав ходил в универ.
Насмотревшись на жителей Падуи, я понял, что не понравившийся мне с первого взгляда пурпуэн слегка вышел из моды. И выглядел если не заношенным, то близко к этому. Однако ничего приличнее у Густава не было, и парадно-выходной наряд отправился в дорожный сундук. На всякий случай.
Я перерыл все свое имущество и подверг его строгой ревизии. Большую часть этого наверняка можно продать. В первую очередь, алхимические приблуды. Густава, конечно, жаба давила, продавать «все, что нажито непосильным трудом», но я резонно возражал, что до места назначения мы все это не довезем. Либо испортится, либо побьется в дороге.
— Мы едем в глушь! — ворчал принц. — Где мы сможем приобрести подобное оборудование?
— Сами сделаем, — успокоил я Густава.
— Ты же не веришь в возможность создания философского камня!
— Не верю. Зато примерно представляю, как создать много других ценных вещей. Понадобится, конечно, время, чтобы получить прибыль, но мы справимся. Понимаю, что ты привязан к этим вещам, и достались они тебе не так просто. Но нам нужны деньги. Так что, увы, твои колбы и реторты придется-таки продать. Вот книги да, книги оставим.
Научная ценность трудов по алхимии вызывала у меня сомнения, но продавать книги в Падуе однозначно не стоило. Здесь их оценят, в лучшем случае, за ту же сумму, за которую Густав их приобрел. Деньги пусть и неплохие (книг в это время вообще мало, тем более узкоспециальных, и дешево они стоить просто не могут), но в той же Праге я могу получить за них в два-три раза больше.
