— Всю, что удалось достать. Сотню кирасиров, две сотни уланов и пять сотен гусар. Само собой, все сотни по расписанию, а не по факту. Реально там получилось сотен пять от силы. И выучка страдала, и снаряжение-вооружение было не у всех полное или должное, и с конями беда. В дело пустили всех копытных, хоть как-то подходящих для дела. Плюс отряд печенегов отправили, что сопровождал торговый караван. Это еще сорок семь всадников, которые охотно поддержали поход, после того, как твоя супруга, государь, пообещала каждому из них кольчугу, шлем и хорошее копье. По окончанию дела. А если кто погибнет, то сыну передаст.
— И как же Добрыня справился? — нахмурился Ярослав.
— Терзал противника. Выскочат гусары. Начнут стрелы пускать. И как супротивник преследовать начнет – отходят. А если кто вырывается малой группой, то уланы или даже кирасиры атакуют да стаптывают. А как эти племена на приступ Новой Трои пошли, то атаковали все вместе. Наскочат и отходят. Вынуждая прекратить натиск. И так три раза. Пока, наконец, племена не догадались выставить заслон. Но и тут у них ничего не выло. Как много людей скопилось во рве под валом и стенами города, к ним стали кидать зажигательные снаряды от онагров. И пожгли их великое множество. Вот тут-то Добрыня и отличился. Заслон-то побежал вместе со всеми. И коннице более помехой не было. А ему только того и нужно было. Так что рубил он там бегущих нещадно.
— Славно, — кивнул Ярослав. — Жаль только крепости малые.
— Поверь, они отомщены сторицей, — ответил Бьёрн и расплылся в кровожадной улыбке. — Под Новой Троей и ее окрестностях мы насчитали свыше пяти тысяч убитых. Пленных никто не брал и раненых не лечил. Просто всех под нож. Если быть точным, то пять тысяч триста с чем-то. Да осмотрев окрестности малых крепостей, мы еще свыше тысячи погибших насчитали. Да по дороге трупов брошенных, видать раненых, свыше семисот нашли.
— Добре, — поразился Ярослав.
— На этом дело не встало. Супруга твоя отправила в Альдейгьюборг, верным твои вассалам, письмишко одно. Очень, надо сказать, интересное. Что она заплатит за каждый скальп
[40], взятый с этих восставших племен по серебряному дирхему. Так что с Альдейгьюборга в поход выехали все, кто мог выехать. Плюс спешно собранные дружины от соседних племен вышли. Когда я проходил Каттегат, то слышал, что и гёты, и гуты, и свеи, и даны, и даже… как их… арнорцы в поход побежали. А поговаривают, что и саксонцы собирались.
— П…ц котенку, — только и выдавил из себя Ярослав, услышав эту новость.
— Ну да, — согласился Бьёрн. — Им не позавидуешь. И их соседям тоже. Ведь когда эти закончатся, ребята начнут соседей резать. Похожи же и живут рядом. А плата хорошая, да и поди там разбери, чей скальп на самом деле.
— Супруга не боится, что этих головорезов потом не остановить?
— Ну… она объявила, что скупает скальпы только этот год. Так что, ежели на следующий новую охоту объявлять не станет – все и притихнут.
— Да на следующий год и охотится станет не на кого. Пушной зверей будет выведен под корень.
— Пушной? — хохотнул Бьёрн. — Пожалуй.
— На этом все?
— Не, — покачал он головой и многообещающе улыбнулся. — Там ведь хазары и кое-кто из покоренных ими степных родов, что были недовольны новым малолетним каганом и твоим владычеством в поход вышли. И вновь привели под стены Нового Рима войско. Хуже того, какие-то мерзавцы из ромеев, им осадные машины по реке привезли. Как торговцы шли. А потом выше города проскочили и на соединение с хазарами пошли.
— Очень интересно, — помрачнел Ярослав. — Там ведь столько всего полезного возле города.
— Поломали. Но и сами безнаказанными не ушли. Легион-то в городе ждать не стал, как узнали, что враг к Новому Риму идет. Ожидая шпионов, Пелагея велела второму легиону уходить по дороге на Новую Трою. Дескать, против тех балтов. А потом, отвернуть на проселок и идти вдоль полей, скрываясь за лесом. И выходить к Днепру выше по течению. С тем расчетом, чтобы хазар окружить. В Новом Риме ведь имеется ополчение. И оно, своевременно вооружившись из арсенала, встало на стены.
— Большие потери?
— Осадные машины ромеев оказались бесполезны против земляных стен. Пометали камни с три дня. Да и плюнули. Опасаясь возвращения легиона, хазары решились на общий штурм. Их ведь много пришло. Не дурнее чем в прошлый раз толпа оказалась. Вот они, наделав штурмовых лестниц, и пошли на приступ. А как откатились, умывшись кровью, из-за леса второй легион показался.
— Много их ушло?
— Ну так, — покачал головой Бьёрн. — Увидев обстановку они сдались. Но лучше бы дрались.
— Пелагея опять что-то учудила?
— Она их всех под нож приказала пустить. Без разбора. Чей, кто и зачем. Из войска, что эти взбунтовавшиеся хазары привели, ушло едва несколько сотен. То есть, те, что в речку прыгали и пытались уплыть, да в лес бежали. Из города то тогда, увидев подошедший легион, ополчение стало выходить и строиться. А это без малого тысяча мужиков…
— Сурова она у меня… — покачал головой государь.
— Я спрашивал ее, чего она так поступила. Али рабочие руки не нужны или выкуп? Но… — покачал он головой.
— Не ответила?
— Ответила. Да только всякий вздор. Испугалась, мню, она за своих детей. Что предатель найдется и ворота откроет. Если не в этот раз, то в следующий. Вот и решила устрашить всех вокруг.
— А ты, я полагаю, сбежал от нее куда подальше, просто чтобы ей под руку не попасться?
— Да нет, что ты? Моя душа рвалась в море. А тут и повод для этого подходящий оказался.
— Надеюсь, это все?
— На момент, что уезжал – да. Ромеев тех, правда, по лесам ловили. Может уже и словили. Очень ей хотелось с ними пообщаться.
— Понимаю.
— И да… — чуть помедлив произнес Бьёрн он. — Из Константинополя письмо было.
— И там что-то неладное приключилось?
— Фотия, патриарха бывшего, казнили, и многих людей его. Вардан пишет, что он признался в больших злодеяниях. Дескать, это он на тебя покушения заказывал. И через священников, и через хазар, и последнее, силами берберов. Хотел жену твою с детьми, украсть, а потом «спасти».
— Решились значит…
— Ты знал?
— Догадывался. Я ведь им намекал, что пока они не накажут всех, на ком попытки покушений на меня или супругу – я буду продолжать давить церковь. А так как Фотий стоял во главе этой всей мерзости, то себя покарать он не мог. Он – нет. А остальные иерархи посчитали сдачу его, видимо, разумным разменом за мир.
— Значит теперь ты правильный христианин?
