Карла довольно долго сидела в темноте, прислушиваясь к размеренному дыханию спящей подруги. А потом дверь отворилась:
– Новиций Маламоко, предстань для суда пред Советом десяти.
Фонарь стражника на мгновение осветил заплаканное личико Мауры, девушка не проснулась.
– Слушаю и повинуюсь, – шепнула Карла и отправилась на суд.
Глава 4
Война в благородном семействе
Синьорину Мауру да Риальто разбудило солнце. Девушка зажмурилась, зевнула и сладко потянулась. Вчера их с Карлой, кажется, арестовали? Или это был сон?
Маура досчитала до десяти и, открыв глаза, внимательно осмотрелась. Она сидела на кровати в квадратной нарядной комнате, стены украшены лакированными шпалерами и золоченой резьбой, двустворчатое окошко распахнуто, и морской ветер надувает парусом кисейные занавеси.
Девушка подошла к окну и увидела заполненный гондолами канал Санта-Леоне. Она все еще во Дворце дожей, но уже не в камере. Где Таккола?
Синьорина Маламоко осторожно приоткрыла дверь, но, увидев, что подруга не спит, вошла в комнату решительно и деловито.
– Сколько времени? – спросила Маура, рассматривая платье, в которое Карла успела переодеться.
Оно было бело-золотым, с высоким, под подбородок, воротником и нисколько худощавой брюнетке не шло.
– Почти вечер, – улыбнулась Карла, ставя на стол поднос. – Ты проспала двенадцать часов. Поешь. Здесь жаркое, спаржа и, кажется, грибы.
– Как тебе удалось все уладить? Что с Филоменой? Где уборная?
Третий вопрос был самым неотложным, и на него синьорина Маламоко кивнула в сторону смежной двери. За ней синьорина да Риальто задержалась, чтоб еще и умыться.
Пока блондинка отсутствовала, Карла сервировала стол и разлила по бокалам колодезную воду.
– Рассказывай, – велела Маура, приступая к трапезе.
– У меня много новостей, Панеттоне. Есть плохие и хорошие.
– Начинай с плохих.
– Мы не успели в школу до рассвета, и, наверное, я в нее больше не вернусь.
– Тогда и я тоже. Что тебе грозит? Тебя арестовали за… кузена? Или кузен?
– Совет десяти, – хмыкнула Карла. – Меня, видишь ли, обвинили в связях с аквадоратскими вампирами.
– Кто? Когда? Как?
– Синьорина Раффаэле. Думаю, она написала донос сразу после жаркого свидания с Чезаре, она видела нас троих у палаццо Мадичи. Написала и отправила с каким-нибудь городским гондольером, заплатив тому за услугу. Львиные ящики стоят на каждом шагу, содержимое их изымается в полночь. То, что донос Паолы рассмотрели почти сразу же, неприятная случайность. Но, когда мы с тобой отплыли на поиски Филомены, за нами уже следили.
– Вот гадина!
– И довольно расчетливая. В доносе фигурирует лишь мое имя.
– Ну ты ведь оправдалась? Этой бумажке не дадут хода?
– Нет и да. Моих оправданий никто не слушал, но «связь» с Лукрецио Мадичи останется без последствий.
– Чудесно! Кстати, здешний повар превосходен.
– Ты не хочешь спросить почему?
– Может, правитель богатейшего города-государства может себе позволить лучших поваров? – Маура округлила глаза и расхохоталась. – Я разыгрываю тебя, глупышка. Конечно же, мне невероятно любопытно, что ты пообещала тайной полиции. Но также я знаю, что неудобные вопросы останутся без ответа. Ты жива и здорова, я тоже жива, а скоро стану еще и сытой. Если, ко всему, окажется, что Филомена где-нибудь в соседней комнате дрессирует дворцовых саламандр, я буду самой счастливой синьориной в Аквадорате.
И синьорина да Риальто высоко подняла бокал с водой, будто произнося тост.
– Филомена вышла замуж за дожа Муэрто, – быстро и четко проговорила Карла.
Бокал упал, Маура уставилась на подругу, приоткрыв ротик.
– Что?
– На обряде обручения с морем на «Бучинторо» напал морской кракен, и синьорина Саламандер-Арденте спасла тишайшего Чезаре, изгнав чудовище из лагуны.
– Чудовище? Погоди, то есть она изгнала не дожа, а кракена?
– Я тоже удивилась. – Карла отпила воды и поставила бокал. – Но так говорят. Пока мы с тобой жарились под свинцовой крышей, ожидая допроса, Филомена вступала в брак.
– И теперь?
– Совет десяти, приложив… кхм… хвост к носу и выяснив личность догарессы, желает, чтоб я, пользуясь дружеским расположением последней, оставалась подле нее в качестве придворной дамы, то бишь фрейлины.
– А я?
– А тебе придется искать другого мужа, милая. – Карла подмигнула.
– К свиньям мужей! – Маура порывисто вскочила на ноги. – Я тоже хочу в дамы! Какая прелесть! Мы утерли нос Раффаэле, мы увели красавчика дожа у нее из-под носа! О! Я желаю вернуться в школу и посмотреть в лживые голубиные очи! Ха! Ха-ха-ха!
Синьорина да Риальто бросилась на постель и задрыгала ножками в восторге:
– А разбитое сердце Эдуардо излечит лишь новая любовь! Надо намекнуть братцу, что черноглазые брюнетки – самые верные.
Синьорине Маламоко матримониальные планы подруги на ее счет удовольствия явно не доставили, она проворчала:
– Еще неизвестно, примут ли нас с тобой в роли фрейлин.
– Это Филомена! Наша аквадоратская Львица!
– Если бы все здесь зависело лишь от ее желания…
– Если уж от желания правительницы ничего не зависит, то, позвольте узнать, куда катится этот мир? – патетически вопросила Маура. – Найди мне платье, Таккола, я на три-четыре выбью нам эти должности.
Платье нашлось, такое же белое с золотым позументом, как и у Карлы. Последняя пошутила, что Панеттоне выглядит в нем как пана-котта, сливочный пудинг.
– Умерьте ваши каннибальские сравнения, донна Галка, – с учительскими интонациями проговорила блондинка. – И ведите нас к драгоценному зятю, ведь мы все, ученицы «Нобиле-колледже-рагацце», сестры друг другу.
«Драгоценного зятя» нигде не находилось. Синьор Копальди, пойманный на лестнице, сбивчиво объяснил, что его серенити готовится… К чему-то готовится. А донна догаресса, напротив, к этому не готова, и что… Кто?.. Сестры?.. Подруги?.. Какая удача!
– Ничего не поняла, – пробормотала Карла, когда в сопровождении стайки горничных они шли по коридору.
– Мы спросим Филомену, – махнула рукой Маура.
Белоснежные двустворчатые двери распахнулись. Синьорина Саламандер-Арденте, или скорее синьора Муэрто, спала. Она лежала на огромной кровати в центре расписанной облаками и херувимами комнаты. Из каждой ноздри догарессы торчало по соломинке, что делало ее похожей на моржа, у правой руки на постели стоял таз с водой, а на лице, точнее на губах, дремала крошечная красная ящерка.
